Сергей Барк - Каста [СИ]

Лучники, державшие омегу на прицеле, похоже, всерьёз раздумывали, не нарушить ли приказ старшего субедара. Но пока выучка держала порывы в узде, заставляя раджанов выжидать, когда завоет труба и им будет позволено растерзать добычу.

Слушая доклад младшего субедара Сувира, Карафа оглядывал небольшой палаточный лагерь, где лекари занимались ранеными — раджанами, отыскавшими пропавших первыми. В десятке шагов двое стражников возвышались у кромки леса, охраняя то, что осталось от Толедо, не позволяя хищникам расправиться с останками. Грусть мимоходом тронула сердце субедара, ведь Толедо бегал под его началом; но случившегося не воротишь, и сейчас было не время предаваться печали. Если судьба будет благосклонна к Карафе, такое время не настанет никогда, и альфа погибнет в славном бою, а не уйдёт на заслуженный покой, время воспоминаний и непролитых слёз для любого воина.

Направляясь к убежищу, Карафа знал, что Хюрем никого не подпускает близко, включая лекарей. До сих пор никому не удалось увидеть Лето живым или мёртвым. Воины заметно нервничали, наверняка подозревая омегу во лжи, но приказ не вредить связывал руки. И вызвал ропот. И сейчас за движением старшего субедара следило множество настороженных глаз.

Карафа остановился, не дойдя малость до входа, и отчётливо произнёс:

— Это я.

Внутри царила тишина, как ни прислушивайся, но вот в глубине послышался голос омеги:

— Входите. Только сбросьте плащ и оружие. Здесь нет лишнего места.

Зариф Карафа покорялся, позволяя собственным воинам наблюдать за тем, как он медленно отстёгивает фибулу, отбрасывая накидку в сторону, и тянется к оружию. На молчаливый вопрос субедара Сувира, нужна ли поддержка, он только резко качнул головой, затем нахмурился и ещё раз медленно повёл подбородком в сторону, что означало: не приближаться ни при каких обстоятельствах за исключением прямой команды.

Внутри было темно. Только раскалённые булыжники позволяли оценить более чем скромные размеры норы. Хюрем указал, где можно усесться так, чтобы не обжечься о тщательно выложенный подогрев. Стоять в полный рост тоже не представлялось возможным.

— Как он? — спросил Карафа, в нетерпении понимая, что нет ни единой возможности толком разглядеть Лето — всё, что он видел, это недвижимое тело в куче бесформенного тряпья.

— Жив.

— Ты справишься? — задал он вопрос, заставивший потрёпанное бесконечной вереницей потерь сердце ускорить ход: будет ли Лето жить или умрёт означало для старшего субедара всё.

— Справлюсь, — прозвучал спокойный ответ, не мучая молчаливым раздумьем, и Карафа выдохнул, поверив.

Старший субедар позволил себе несколько минут тишины, зная, что никто их не потревожит, а Хюрем не был тем, кому не терпелось поговорить. Не сразу слух Карафы уловил тихий, почти неслышный свист дыхания Лето. Воздух входил в тело с потугой и так же тяжело его покидал. Эти звуки, едва различимые и нестройные, говорили о жизни. Пели о ней красивее заливистых соловьёв и причудливо рифмованных строк. Этих свистов хватало, чтобы наполнить грудь Карафы новым глотком надежды на то, что в жизни ещё осталось за что бороться. Вот он Лето. Живой.

Пожалуй, не было ничего удивительного в том, что Хюрем был вторым человеком, полностью разделявшим удовольствие Зарифа Карафы в этот момент. Удовольствие от осознания жизни, от её мерного тока в теле того, кто был дорог.

Так они посидели немного, пока не настало время нести известия во внешний мир. Зариф Карафа спросил о том, что случилось, и Хюрем рассказал ту же историю, что и Герлес, примчавшийся в Барабат, добавив несколько подробностей о том, как именно был ранен Лето и что происходило позже. Старший субедар поинтересовался у омеги, догадывался ли он, за что ополчился на него Толедо, на что тот спокойно предложил, что Толедо вероятно узнал об истинности и решил разделаться с ним при случае. От его внимательного взгляда тоже не укрылся повышенный интерес Дорто в последнее время. Но, похоже, Хюрем, как и старший субедар, не ожидал от раджана таких решительных действий.

Всё, что оставалось Карафе, это подтвердить догадку и добавить, что источником подозрений стал Виро. Скрепя сердце, он продолжил говорить о настроениях и слухах вокруг Хюрема и о том, что стало известно в столице, заключив выводом, какой ход событий устраивает жреца, и что он здесь затем, чтобы позаботиться о Лето и удостовериться, что дела будут улажены правильным образом.

— Что будет происходить после того, как я позволю забрать Лето? — спросил омега по-деловому, выслушав Карафу без тени волнения.

Хюрем умел удивлять, но насколько же непрошибаемым оставался он в самых тревожных обстоятельствах. И насколько категорично верил, что ему под силу удержать Лето рядом, захоти он того.

— Прежде всего, — начал Карафа, — я позабочусь, чтобы история о том, как Толедо, желая защитить младшего брата, решил убрать с дороги соперника, разошлась среди раджанов без упоминания истинности. Все станут думать, что ты мог навредить Виро и помешать замужеству, заморочив голову Лето. Предположим, Толедо видел тревожные сигналы. Дальше скажем, что он, напав на тебя, не имел понятия, что Лето рядом. Лето кинулся защищать любовника, не понимая, что происходит, и попал под шальную стрелу, — следующая часть истории предназначалась исключительно для Хюрема. — Ты, в свою очередь, тоже толком не разобравшись, решил, будто он предатель, напавший на Лето. Ты пришлый и откуда тебе знать о преданности чистокровных друг другу и наследной семье. Ты среагировал, набросился на Толедо, пока тот стоял, поражённый тем, что ранил Лето. Так тебе удалось убить воина сильнее себя.

Карафа сделал паузу, давая Хюрему уловить нюансы такого развития событий. Хюрем не убил Толедо хладнокровно, но принял его за убийцу любовника, с которым был вот уже полгода, и за предателя Касты. К тому же, правдоподобность истории, в которой случайный омега сумел убить чистокровного воина-раджана подкреплялась моментом, что невинный Толедо сам лишился здравомыслия, увидев, что натворил, и потому позволил себе пропустить сокрушительный удар.

Развитие событий, угодное жрецу, прекрасно складывалось с немного переработанной вариацией старшего субедара, которую он якобы получил от самого Хюрема, и теперь собирался описать в донесении. О том же он поведает ждущим снаружи собратьям, чтобы уже ничего нельзя было изменить, захоти того Лиадро Годрео. Пусть соломинка, брошенная для спасения Хюрема, тонка и непрочна, и всё же она — шаткое основание для отсрочки или смягчения приговора. Смерть иногда бывала очень болезненной.

— Ясно, — согласился Хюрем, понимая, куда клонит Карафа и прекрасно видя, пусть и иллюзорную, но всё же лазейку для себя самого.