Сергей Барк - Каста [СИ]

Расчёт был рисковый. Конечно, Исидо Дорто и думать не мог о том, чтобы занести топор над шеей Лето, и тому было миллион причин. Лето был наследником и его будущим зятем. Чистокровным воином, раджаном, чтущим заветы отцов, о чём он только что заявил во всеуслышание, предложив отдать собственную жизнь взамен чужой, чтобы искупить святой долг — долг жизни. И, конечно же, Лето не был виноват, что на той поляне возник Толедо. Как сам Лето оказался там, быстро стало ясным, но вот Толедо пришёл убивать и погиб сам… И в качестве жертвы Исидо Дорто предлагалось убить того, кто чудом выжил от стрелы его сына. Не много чести в такой мести.

Однако сложность такого, верного на первый взгляд, решения заключалась именно в том, как туго были затянуты нити этой истории. Запах интриги и хитросплетений едва ли можно было не заметить. Исидо Дорто, будучи настоящим воином, за версту чуял, когда дело было не чисто, и то, во что превратили казнь, становилось похожим на спектакль. Вот только старший субедар Дорто не давал согласия на собственное участие и не собирался дозволять едва оперившемуся юнцу выставлять его право святой мести потехой!

Лето с отвагой глядел в лицо Исидо Дорто.

— Согласится ли жрец с таким решением? — вызвав гнетущий ропот, Исидо Дорто неторопливо обвёл взглядом присутствующих, пока не отыскал занимавшего тронное кресло Лиадро Годрео.

Жрец восседал точно изваяния великого Аума в храме. Лицо его было спокойно — не дрогнул ни единый мускул, но Зариф Карафа хорошо знал Лиадро и видел, как ярость на сына тлеет в глазах отца. Если Лето было суждено пережить этот день — только об этом и думал старший субедар, ему предстояло испытать последствия гнева отца.

Будучи жрецом, Лиадро Годрео мог запретить сыну такое решение, как и субедару отнимать жизнь сына. Но не лишит ли он тем самым мужественности будущего жреца, позволив спрятаться за милосердным родителем? И не выкажет ли неуважение неписаным традициям раджанов, позволявшим отплатить жизнью за жизнь? Лиадро Годрео рвал и метал — но только в душе!

— Я уважаю заветы отцов, — произнёс в воцарившейся тишине верховный жрец, — не меньше, чем твоё право Исидо. Тебе решать.

Зариф Карафа напряжённо наблюдал за всем, что происходило, неотрывно всматриваясь в лицо Дорто. Тот кивнул.

— Клади свою голову, сынок, — произнёс он холодно.

От взгляда собранного, как в решающий бросок схватки, Зарифа Карафы не ускользнуло едва уловимое движение Хюрема. Тот отступил чуть в сторону, схлынув, словно паутина от прикосновения ветра. Казалось, он не желает мешать, а может, и вовсе стремится оказаться от топора как можно дальше.

Лето, вдохнув глубже, посмотрел на Хюрема и твёрдо шагнул к плахе. У основания он встал на колени и склонил голову. Карафе понадобилась вся сила воли, чтобы удержать себя на месте. Видеть Лето, готового принять смерть, было невыносимым. И ведь мальчишка не надеялся на чудесное спасение. Говоря о собственном плане, он понимал, что его могут пощадить, но даже если этого не случится, это не имело значения, пока Хюрем оставался свободным от Дорто и преследований Касты.

Исидо опустил руку на древко, рывком дёрнул на себя топор. Не спеша приблизился к Лето. Остановился над преклонившей колени жертвой.

— Отец!

Услышав возглас, полный надрыва, Хюрем едва не скривился. Мимо него, чуть не сбив с ног, пронёсся Виро. Не приходилось сомневаться, что нога причиняла подростку нестерпимую боль. Убого ковыляя, омега передёргивал плечами, закусив срывающиеся вздохи плотно сжатых губ. Достигнув отца, Виро буквально упал, повиснув на руке, сжимавшей топор.

— Оте-ец, — только и всхлипывал он, не в силах выдавить из себя больше ни слова.

Исидо Дорто замер. Старший субедар не привык к слезам, тем более льющимся прилюдно. Гримаса раздражения тронула изгиб губ, и он перевёл взгляд на супруга. Мидаре не нужно было объяснять. Как только Виро сорвался с места, тот последовал за ним. Руки Мидаре легли на плечи сына, и он было раскрыл рот, собираясь утешить бедное дитя, но в последний миг передумал, взглянув на мрачного супруга, и, по-прежнему удерживая Виро за плечи, отвёл на несколько шагов в сторону.

Исидо Дорто вернул внимание своей жертве, чья голова не сдвинулась ни на пядь, и, не глядя ни на кого вокруг, одним молниеносным движением ударил топором.

Замершие в ожидании раджаны разом захлебнулись. Лиадро Годрео изо всех сил впился в подлокотники кресла, задержав дыхание от ощущения того, как на миг похолодело внутри, Зариф Карафа не дрогнул, только сердце сжалось до боли, грозя замереть. Никто бы не успел остановить старшего субедара, кроме Хюрема, застывшего в шаге.

Хюрем не шелохнулся, позволяя лезвию тускло блеснуть над головой альфы, а затем начать опускаться в направлении Лето. Да, он мог бы остановить палача, но не стал этого делать. Исидо Дорто не станет убивать Лето, превращая жизнь младшего сына в беспросветное существование, если, конечно, тот вообще решит жить после того, как стал причиной гибели брата. Исидо Дорто не станет отнимать сына у Лиадро Годрео. Что ждёт остаток его семьи, убей он наследника, пусть и получив разрешение по праву кровной мести? Нет, этого не случится.

И всё же… Всё же, если бы этот день сложился не так, как должен, Хюрем знал — знал в момент, когда тяжёлое лезвие взметнулось ввысь, что стоит Лето прекратить дышать, и Исидо Дорто упадёт следующим, чтобы уже никогда не подняться, а остальное… остальное не имело никакого значения.

Но Хюрем знал, чувствовал энергию, густую и тягучую, в области сердца Исидо Дорто. Тот видел много смерти, чтобы бившийся клок ткани покрылся коркой, загрубел и очерствел, но всё же недостаточно жестоким оказалось его существование, чтобы он потерял веру в то, что всегда противостояло тьме. Ему была знакома любовь, и любовь эта стояла рядом в образе двух дорогих ему омег. Исидо Дорто мог безжалостно совершить любой поступок, кроме того, который бы причинил боль его близким.

Хюрем чуть отступил в сторону — ничего не должно было мешать Виро видеть, на что обрёк его жениха слишком длинный язык омеги.

Металл глухо застрял в мягком дереве прямо перед носом Лето. Повсюду раздались всхлипы — те, кто стоял дальше, должно быть, подумали, что наследник только что лишился жизни. Виро булькнул и ноги его подкосились. Будь он внимательнее, заметил бы, как заметил Хюрем, что удар ложится совсем не на шею альфы; но молодого омегу слишком обуяли чувства, чтобы он мог трезво наблюдать происходящее. Однако вздрогнули многие, пусть и удержали себя в руках.

— Я пощажу твою жизнь, — произнёс Дорто, слушая, как от удушающей печали за сына гулко колотится сердце. — И обязан ты этим Виро, — продолжал раздаваться голос в повисшей тишине. — Надеюсь, ты сделаешь его счастливым.