Рина Росснер - Сестры зимнего леса [litres]

Я приседаю,
хватаю воздух ртом.
Все косточки, похоже,
готовы расколоться.
Откуда-то издалека я слышу:
«Довид!»
Сестра кричит…
«Быть может, она пьяна?» —
«Да вроде нет…» Смеюсь:
«А вот и новый враль!
Сдаётся мне, вы оба —
друг друга стоите. Ну, ничего,
сейчас уйду с дороги.
Вам нужен дом наш, правда?
Вы только и мечтали избавиться
от эдакой обузы, травили
меня вашими чаями…»

Боль невыносима. Плачу.
«Мне нужен Фёдор. Я, как все,
хочу быть счастлива, не всё же
вам одним? Умру, коль не увижу
его тотчас. Мне безразлично,
что скажут мама с тятей».

Либа, вплотную подобравшись,
пытается прижать меня к себе.
Отшатываюсь с воплем,

напоминающим скорее
клёкот лебединый. Порываюсь
освободиться из её объятий,
но руки вдруг становятся
чужими,
а пальцы – отказываются мне служить.
Она сдаётся. Кидаюсь к краю крыши.

«Ты больше не сестра мне, ясно?» —
кричу я, а потом
шагаю вниз.
И падаю.
Но воздух обнимает моё тело,
И руки,
дёрнувшись в последний раз,
становятся вмиг крыльями,
нос – клювом,
ноги – лапками.
Я простираю руки… —
нет, крылья! —
и – в полёт!

Вытягиваю шею, чтобы не задеть
густые ветви, чуть не натыкаюсь
на толстые стволы. Затем
взмываю вверх. Сам воздух
полёт мой неумелый
направляет.

«Я – жертва, – говорю
луне и небу. – Я должна
спасти сестру.
Да, жизнь – за жизнь.
Спасу
любой ценой» .

Всё ближе око ночи.
Свободна! Наконец – свободна!
Я – светлячок во тьме,
над головою —
звёзды-фонарики
висят.
И за моим полётом
следят с восторгом Кодры.
Ничто не разорвёт
связь нашу с лесом.
По жилам
у меня
течёт не кровь,
а сок деревьев,
их же питает
кровь моя.
Я слышу голос леса
и откликаюсь.
Город наш спасу.

Мне прежде снилось,
будто все деревья —
создания живые,
твари божьи.
Во снах
мне пальцы заменяли
лозы, руки – ветви.
А листья, словно перья,
вдруг прорастали.
Я обретала крылья
зелёные, как майская трава.

Мы с лесом – нераздельны.
Но губы Фёдора меня зовут
и манят за собою. Вот кто

мне жажду утолит, заключив
в объятья. Когда я буду с ним,
тогда и Дубоссары
спасутся.

А лебедей всё нет.
Один лишь Фёдор
мне поможет. Узнаю я,
на чьих руках кровь Жени
с Михаилом.
Сниму груз обвинений
с Фёдора и с Либы.
Моя, моя вина. Ведь это я
не рассказала правду о том,
что видела в то утро.
Мне и исправлять,
одной лишь мне,
одной…

Семь шагов в ширину, девять – в длину.
Хожу туда-сюда, меряя шагами комнату.
Если сделать круг, их получится двенадцать.
Я – зверь в клетке.

Вот и сосновый бор,
за ним – поляна.
Теряя перья,
из последних сил
лечу туда.
Но как же приземлиться?
Я падаю
и ударяюсь оземь.
С трудом приподнимаюсь.
Что ж, я – снова человек.

Заслышав шум,
оглядываюсь.
Фёдор!
Он крепко обнимает
и целует меня.
Я воскресаю.
Я вновь жива.
Впиваюсь жадно
в эти губы, кусаю
и чувствую на языке
вкус крови.
О, как она сладка,
как хороша.
Меня пьянит она
и наполняет
силой.
Всё получилось.
Он заберёт меня туда,
где ждут ответы.

«Я рад, что ты пришла» , —
любимый шепчет.

«А я ждала тебя, гадая,
куда ты делся» . —
«Я не мог прийти.
Чужие были там…» —
«Чужие?»
Кто? Не понимаю.
«Хотел увидеться с тобой
наедине» . – «А я решила,
что ты меня забыл» . —
«Я?! Никогда!» Его глаза сияют.
«Всё в прошлом, Лайя,
главное – теперь
ты здесь, со мной. Отныне
мы не расстанемся вовек…» —
«Да, милый! Я только
об этом и мечтаю» .

Фёдор
ведёт меня к кострищу на поляне
и говорит:
«Скажи, ведь ты пришла сюда
по доброй воле?» – «Да, по доброй» . —
«Ты хочешь стать моею?» —
«Да, да, твоей навечно» .
Его целую.
Краем глаза вижу,
как к нам подходят
остальные братья.

Тогда он прерывает поцелуй,
ладонь мою сжимает.
«Решено!
Свидетелями будьте, братья!
Через три дня, не позже,
клянусь жениться
на прекрасной Лайе».

Что он сказал?
Я не могу поверить
своим ушам.
Всё происходит
слишком быстро,
и в голове не мысли,
а сплошный сумбур.
Неужто я уже пообещала
ему женою стать?

«Ты станешь
моей царевной, Лайя» . —
«Царевной? Ну, ты скажешь! —
смеюсь. – И где же
я буду царствовать?
В глухом лесу? В садах волшебных
или, может, в облаках?»
Фёдор
ведёт меня куда-то,
я ж продолжаю
смеяться. «Тише, Лайя,
успокойся» .
Нет, не могу,
я в жизни не слыхала
ничего смешнее.