Дженнифер Арментраут - Самая темная звезда [litres]

Слезы застилали глаза, и я сбросила газ.

Мою мать зовут Сильвия Дашер, а отца…

Внезапно на дороге появился Деймон. Взвизгнув, я ударила по тормозам. На скользком от дождя асфальте машину занесло, но я каким-то чудом не потеряла управление. «Лексус» остановился.

Деймон направился ко мне, а я судорожно хватала ртом воздух.

Руки бессильно соскользнули с руля, внутри все кипело от нахлынувших эмоций, как в бутылке газировки, которую хорошенько встряхнули. Я закрыла лицо и открыла рот, пытаясь закричать, но из горла не вырвалось ни звука. Ничего. Я прижалась лбом к рулю и вцепилась в волосы пальцами. Этого не может быть.

– С тобой не соскучишься, – присвистнул Деймон, и дверь открылась сама собой. – Выходи.

Я подняла голову и заторможенно отстегнула ремень безопасности. Шел дождь, капли брызгали мне в лицо.

– Пойдем, – мягко сказал парень и так же мягко коснулся моей руки, потом провел к пассажирскому сиденью. – Мне поручили доставить тебя в школу в целости и сохранности, но я уже давно не играл в телохранителя. Старею.

Я села в машину. В мгновение ока Деймон очутился на водительском сиденье, закрыл дверь и поднял окно. Убрал с лица волосы, влажные от дождя.

У меня сдавило горло.

– Я не хочу возвращаться.

– Если не хочешь возвращаться домой, едем к Люку. У тебя два варианта.

Мне нужен был третий.

Хотя с Люком тоже стоило повидаться.

– В клуб.

– Похоже на план.

«Лексус» рванул вперед, и Деймон искоса поглядел на меня.

– Пристегни ремень. Не хватало еще, чтобы Люк сошел с ума, если ты вылетишь в лобовое стекло.

– Ты вышел перед машиной, – напомнила ему я, пристегиваясь. – Чуть аварию не устроил.

– Я бы этого не допустил, – ответил он.

Какое логичное оправдание. А я-то уже возомнила себя опытным водителем-экстремалом. Я уставилась в окно невидящими глазами.

Может, та женщина – не мама? Может, в нее вселился лаксен?

Нет.

Это была она. И голос, и запах, и разговор. Мне не хотелось в это верить, но моя мама была лаксеном… и она не была моей мамой. Но все ли правда в ее рассказе? Я действительно не Эвелин? Я – другой человек? Но как же все то, во что я верила… Как все то, что я о себе помню? Неужели все это – ложь?

– Ты как? – забеспокоился Деймон.

Глаза защипало от слез, так что я зажмурилась.

– Скажи… ты знал меня до того, как увидел в клубе?

Деймон долго молчал, так долго, что я уже не надеялась услышать ответ.

Но потом он ответил. Раскрыл горькую правду.

– Да. Я тебя знал.

Я оставила Деймона внизу в коридоре и забралась на шестой этаж по этой проклятой лестнице. Дойдя до квартиры Люка, я изо всех сил замолотила в дверь кулаком, как полицейский с ордером на обыск.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Люк: с влажными волосами, словно только что вышел из душа, и…все такой же невыносимо неотразимый.

Он с удивленным видом посторонился, пропуская меня, и закрыл за собой дверь.

– Разве тебе не надо в школу?

Со вчерашнего вечера он уже переоделся, сменив хенли [17] Хенли – рубашка без воротника, с вырезом, на пуговицах, с карманами, короткими или длинными рукавами. В XVIII веке в Англии была частью формы спортсменов-гребцов. на черную рубашку. По всей видимости, мама с ним еще не связывалась.

– Что-то случилось?

«Я постоянно был ее недостоин: ее дружбы, одобрения, преданности».

После всего, что я узнала этим утром, видеть его было все равно как если бы мне отвесили оплеуху и уверили, что это поцелуй. Если мама сказала правду, то он просто… он просто… господи, даже не знаю. Это несправедливо. Нет, еще хуже.

Вчера я спросила Люка, любил ли он Надю, и он ответил: «Люблю больше жизни» .

Я не стала раздумывать, а сразу перешла к действиям.

Размахнулась и влепила ему такую звонкую пощечину, что у него голова дернулась в сторону. Он уставился на меня расширенными зрачками, и я в ужасе застыла.

Я его ударила.

Еще ни разу в жизни я никого не била. Но я ничуть не пожалела.

На щеке выступила красная отметина.

– Это за вчерашнюю ночь? За то, что я не исчез до прихода матери? – Он помолчал, сверкнув глазами. – Или потому, что ты притворилась спящей и хотела, чтобы я остался?

Я снова замахнулась, но Люк был уже начеку. Перехватив руку, он потянул меня к себе, и я с размаху врезалась ему в грудь. От столкновения просто вышибло дух.

– Драться нехорошо, – сурово отрезал он. – Разве этому не учат в детском саду, Эви?

– Эви?

Я засмеялась, смех был не просто нервный, а на грани истерики.

Он нахмурил брови, а потом до него дошел смысл происходящего, и они поползли вверх.

Выпустив мою руку, будто обжегшись, он открыл рот, но не проронил ни слова.

Я, спотыкаясь, попятилась, мучительно подбирая слова, и, когда уперлась спиной в дверь, воскликнула:

– Почему ты не рассказал мне, что виделся вчера с мамой?

На последнем слове мой голос сорвался.

– Почему ты не сказал мне, что вы с ней говорили?

Он двинулся ко мне широкими шагами, сокращая и без того небольшое расстояние.

– Не надо, – едва слышно прошептала я, – не подходи, Люк.

Он замер, распахнув бездонные аметистовые глаза.

– Что она тебе рассказала?

– Так, с чего бы начать… Она заявила, что она – не моя мать и что, очевидно, моя родная мать умерла от передозировки наркотиков. Знаешь, если бы меня просто удочерили… я бы не так удивилась, это бы не так меня задело, ведь не та мать, что родила, а та, что воспитала. – Я провела рукой по волосам, приглаживая пряди. Узел развалился, и волосы рассыпались по плечам. – Но, по ее словам, она была мне мамой только последние четыре года, а это уже совсем другое дело.

Люк стиснул кулаки.

– И знаешь что? Сначала я ей не поверила, потому что это чистое безумие, но она вдруг превратилась в лаксена.

Он зажмурился.

Ком в горле будто разросся до самой груди.

– Но ты ведь знал, кто она? Верно?

Он промолчал.

– Знал? – выкрикнула я срывающимся голосом.

Он поднял ресницы.

– Знал.

– Еще бы. А знаешь, чем еще она со мной поделилась? Она объяснила, почему на мне не осталось следа. Потому что мне якобы ввели какую-то загадочную сыворотку. Но ты ведь и об этом слышал, так?

– Черт бы ее побрал, – выругался Люк, присел на диван и сдавил пальцами переносицу. – Если бы я знал, что Сильвия собирается рассказать тебе правду, был бы рядом.

Желудок скрутило, внутренности сжались. Он произнес это так искренне, что в глубине души захотелось ему поверить.

– Зачем, Люк? Чтобы подержать меня за ручку, пока мне объясняют, что все воспоминания, которые я считала своими, – выдумка? Чтобы пропустить с ней по чашечке кофе, пока она рассказывала, что Эвелин Дашер – не мое имя?