Марина Бишоп - По воле тирана

- Да. Я должна восстановить записи. - Так ты за этим пришла?

"Разочарование?", - подумала Коутрин, забывая, что ни одна ее мысль не ускользнет от Бога. Она быстро очистилась.

- Нет, Коутрин, я не разочарован. Конечно, я надиктую тебе, если ты что-нибудь упустила из наших бесед. Но сначала я бы хотел, чтобы ты кое-что для меня сделала...

Коутрин низко поклонилась.

- Я не могла бы и мечтать о такой чести.

- Могла и мечтала, - рассмеялся Кутаро. Эхо его голоса поселилось внутри нее.

- Я не хочу, чтобы ты мешала королю поощрять новую религию. Мне важно счастье и свобода моих творений, а не их вера в меня. Я уже давно не вмешиваюсь в мир творений, я -- наблюдатель, но готов щедро наградить знаниями, которые прорастут корнями в материальном мире. Кажется, Коутрин услышала скрип пера.

- Это не все.

Кутаро остановился и заслонил собой весь солнечный свет, склонившись над Коутрин. Тень легла на нее, заключая в трогательный плен. Золотой жук приготовился к полету с его руки, и полупрозрачные крылышки затрепетали под музыку, продолжавшую литься из флейт.

- Упроси отца обручиться с нынешним королем шалфейев. Тогда ты сможешь чаще приходить ко мне.

Что-то больно ужалило ее в бок, она фыркнула и потерла укушенное место. Движение Кутаро остались неуловимыми, расторопно уместив на своей ладони невидимое ей насекомое, он придавил его громким хлопком.

- Укус не причинит тебе вреда, - успокоил Кутаро, прочитав ее мысли, как развернутый пергамент.

- Очень жжет, - продолжая натирать зудящий бок с гримасой на лице, пожаловалась Коутрин. - Что это за насекомое?

Не касаясь ее, Кутаро снял боль одним движением, продолжив прогулку по саду, приглашая ее присоединиться.

- Это укус противоречия и отказа мне, Коутрин. Ты только что сказала мне "нет".

- Но я не говорила "нет". Я даже не успела подумать.

- Твой отец согласится, если ты будешь достаточно настойчива, - безмятежно продолжал Кутаро. - Шалфейи никогда не изменят своей религии - их Жрецы надежны и знают каждую строчку из мироздания.

- Самолюбие, тщеславие? - Коутрин не успела вычеркнуть эти мысли из головы, Кутаро уже успел считать их.

- Когда ты, например, заканчиваешь вышивку, то, несомненно, добавляешь свои инициалы. Ты хочешь, чтобы твой труд был опознан. Верно? Например, на этой ленте буква "К" вышита изумительными вензелями. Гордость переполняет тебя.

- Я не горжусь своим умением.

- Тогда, может, самолюбие или тщеславие? - передразнил Кутаро и она увидела, как его бледные губы раздвинула улыбка. Он был близко, не источая ни тепла, ни холода, ни дыхания. Коутрин стало не по себе, он притягивал к себе, делая бесконтактное сопротивление болезненным.

- А если у меня ничего не выйдет? - пересилив странную тяжесть, озадаченно спросила Коутрин.

- В таком случае ты попросишь меня помочь тебе.

- Я постараюсь управиться своими силами.

- Очень хорошо. Ты так послушна со мной, я много раз видел тебя своенравной и бескомпромиссной шалфейей.

- Я достойна говорить с тобой напрямую - это твой дар мне, и я не могу сомневаться в твоих решениях и просьбах. И..., как я уже сказала, библиотека погибла в огне. Я не могу лишить потомков истории.

- Ты ошибаешься, дар, о котором ты говоришь, не был тебе дан, ты его сама развила, ты - уникальное творение. "Как можно верить в то, что не видишь?" Знакомые слова?

Королева твердила ей об этом с самого начала гонения староверов. Коутрин ощутила дискомфорт, Кутаро слышал каждый их разговор. Ну, конечно, он был в их мыслях, вокруг них, и был частицей в ее матери и в ней самой.

- Почему ты позволяешь мне приходить сюда и говорить с тобой?

Кутаро выпрямился, яркий луч просочившегося солнца на секунду ослепил ее, и она готова была поклясться, что увидела огонь под его головным убором.

- Потому что ты можешь видеть и слышать меня, - щекоча ее мысли, односложно объяснил создатель.

Коутрин последний раз потерла бок, жжение прошло, но неприятное давление продолжало сжимать ребра.

- Как получилось, что соколы погребли веру в тебя? Это случилось почти в один день, как объяснить это?

- Спроси сначала себя, почему ты не последовала за соколами? Ты видишь меня, говоришь со мной - это вера. Ты веришь.

- Я всегда знала, что ты есть. Кутаро слегка кивнул.

- В душе каждого сокола, каждого эллиниста,- поправил он себя, - осталась часть меня - значит, каждый из них связан друг с другом, и передача одной идеи прошла так гладко, что единицы заметили изменения, мой собственный закон связи был использован толково.

- Значит, королева, староверы и я - и есть эти единицы? Хорошо... Но тогда, значит, в нас нет твоего существа?

Коутрин побледнела от своего же вывода, на что Кутаро покачал головой.

- Нет, это не так, в тебе слишком много от меня - это ...

Он почему-то затих. Коутрин теперь уже точно видела языки синего огня выбились наружу из под головного убора.

- Тебе пора, - Кутаро перешел на ровный шепот.

- Но...

Острое перо заскрипело в ушах. Кутаро пассом руки в воздухе выместил скрежет из ее ушей, но исключительно для того, чтобы напомнить о договоренности.

- Как только ты выполнишь мою волю, я одарю тебя.

Коутрин хотела поклониться, но что-то невидимое парализовало ее, плечи опустились, и руки безвольно повисли вдоль тела. Кутаро повернулся к ней спиной, удаляясь по тропе.

- Пора, - прозвучал в голове его голос, а сам он затерялся в оттенках дивного сада, и она упала на спину, утопая в мягком ковре травы.

Пробуждение, как всегда, было нелегким, голова хрустела, в глазах песок, а в ушах выла воронка, высосавшая всю энергию после контакта. Коутрин лежала в углублении между алтарем и ступенями, где-то между действительностью, одновременно продолжая чувствовать под собой душистые запахи сада и спазм в спине, где она ударилась, падая назад. Тяжелая коса чернильных волос странным образом обвила шею шалфейи, как змея, лишающая воздуха свою жертву. - Мама...- слабо позвала Коутрин, не находя сил даже поднять голову.

Шуршание юбок приблизилось, и королева протянула ей руку, другой поддерживая поясницу.

- Что с тобой случилось? - принимая помощь, спросила Коутрин, вполсилы держась за запястье королевы. Она не хотела опрокинуть хрупкую фигурку матери на себя.

- Я себе все отлежала, и теперь точно свернула спину на жесткой скамье.

Коутрин уже была на ногах. Она меланхолично потрясла головой и посмотрела на ряд песочных часов. Пять из двенадцати были перевернуты, небольшая горка на следующих часах развязала волнение. Королева поймала взгляд дочери и крякнула, пытаясь выпрямиться, прокомментировала:

- После третьего часа была тишина. Я ничего не могла услышать. Потом какие-то обрывки и неразборчивее образы втянули меня в сон. Я не могла сопротивляться и улеглась на скамью, проснулась только, когда пятые часы опрокинулись. Потом ты позвала меня.