Марина Бишоп - По воле тирана

- Сейчас раннее утро, поспешим наверх. Я возьму записи и почитаю у себя, - сжимая голову ладонями, произнесла Коутрин. Королева согласно кивнула.

- С тобой все в порядке?

- Да...

- Милая?

- Со мной все хорошо, как всегда.

- До сегодняшнего дня ты никогда не возвращалась, лежа на полу. Что произошло? Мятое платье и темные круги под глазами королевы означали, что ее сон был вовсе не таким спокойным.

- Я возьму записи, - буркнула Коутрин вместо ответа.

Шалфейи, не теряя ни секунды, вернулись наверх через храм, каждая в свои покои. Через час дворец заполнится рабами, прислугой, министрами, эллинистами, просителями, посланниками и нежданными гостями. Некоторые ожидали аудиенции короля месяцами.

Рухнув в изнеможении на кровать, она расстегнула плащ и заткнула три листа пергамента между матрацем и кроватью. Замотавшись в одеяла по шею, Коутрин не погрузилась в сон, как хотела, вместо этого она стала пересматривать связь с Кутаро. Она только однажды видела его истинное обличие и выпала из контакта, испугавшись. Она не помнила точно, что явилось ей, но хаос эмоций мешал ей вернуться. Только спустя какое-то время она решилась вновь воззвать к нему, и прежде чем рассеять свет, он спросил ее о желанной форме проявления. "Шалфей", - умоляюще слетело с губ.

Шалфей из него никудышный. Коутрин почему-то знала, что маска тяготит его: пародия на крылья, голова, покрытая несуразным орнаментом.

Пересилив сон, она встала и принесла несколько подсвечников к кровати. Коутрин потянулась и потерла шею, расшнуровывая платье. Одним движением шалфейя расплела ленту, усаживаясь обратно на ложе, тут же припомнив, что вторую отдала Кутаро как просьбу о возвращении в сад. Руки сами потянулись к пергаменту. Она подсела ближе к скудному источнику света, разбираясь в мелком почерке королевы. Она ухмыльнулась, вспомнив наказание, которым наградил свою жену король. Ее мама не владела искусством каллиграфии, ужасное чудовище в виде безобразно написанной книги наверняка вышло из под ее пера.

Коутрин быстро пробежала глазами начало их контакта - ничего значительного, все в точности так, как она запомнила; Кутаро обещал продиктовать уничтоженные писания. Внимание приковали последние строки на втором листе, как строки пророчества, произнесла она их вслух, не веря следу руки королевы: "Отшельником станешь ты, когда попросишь позволения отца своего отдать себя за правителя праведных шалфейев. Не позволяй огню жалости к себе жечь наставления мои, ибо я сказал слушать меня. Если не ублажишь ты волю мою, я приду к тебе, чтобы узнать о причине решения недопустимого. А если соблаговолишь исполнить волю мою, открою тебе дары духовные, несравнимые с богатствами земными. Я ожидаю жертвы от тебя, принеси мне на алтарь веру свою, и будешь ты сходной с господином своим. Сохранить расу свою от идолопоклонства - ибо ты есть спаситель".

Листы упали на колени Коутрин. Отшельник? Жертвоприношение? Спаситель? Они не говорили об этом. Такого не было. Королева все выдумала.

"Зачем?" - встрял внутренний голос из глубин сомнения.

Коутрин смахнула листы на одеяло и метнулась на балкон - ей не хватало воздуха. Она оперлась на балюстраду из вытесанных из белого камня птиц и сделала несколько глубоких вдохов, приметив двух зависших неподалеку соколов - преданную охрану дворца. Их темные силуэты были похожи на сдвоенный головной убор Кутаро.

Ее Бог, Творец, Правитель, Господин. Почему он не сказал ей всей правды? Почему разрешил услышать только половину, доверив самую важную часть клочку пергамента? Коутрин прикусила нижнюю губу, мучая ее зубами, пока не выдавила каплю крови. Она твердо решила поговорить с королевой. Она должна помнить, что выводила рука, даже находясь в трансе. Но для Коутрин эта мантра не стала успокоением, откуда она вообще знала, о чем именно шел разговор в контакте. "Нет, она не выдумала", - произнесла шалфейя, постукивая пальцем по саднящей ранке на губе.

Она позволила яростному стону, полному непонимания, взорваться в темени. Чтобы не привлекать внимание стражей, ей пришлось вернуться в покои, проклиная духоту.

Раскрыв шкатулку, она сняла с пальцев несколько колец и браслет, уложив на бархатные подушечки. Она залюбовалась подарком отца в который раз. Выполненная лучшими мастерами своего дела, рабами-каменщиками, шкатулка, наверное, обошлась королю в непростительное количество драгоценных камней. Коутрин захлопнула крышку и провела пальцами по гравировке вокруг гладкой овальной выемке на крышке.

Она выпила воды, прежде чем спрятать листы и задремать под проблески рассвета.

В этот же день Коутрин не удалось осуществить задуманное. Королева сопровождала короля в одном из многочисленных выездных приемов. Толпа в воздухе и на мостах перед дворцом росла с каждой минутой, делая доступ к воротам невозможным, если шалфейя решится на прогулку. Рабы помогли Коутрин с ее утренним туалетом, замазывая белой мазью темные круги под глазами. Она точно не помнила, посчастливилось ли ей заснуть или она блуждала где-то между.

В зале за завтраком шептались только вторая жена короля и ее сын. При появлении Коутрин соколица поднялась с своего места и отделалась коротким книксеном перед дочерью короля. Шалфейя ответила на приветствие, в свою очередь изящно присев в почтительном реверансе, адресовав его наследнику. После необходимых любезностей она прошла к своему месту. Перед ней опустилась тарелка, двое рабов подали жареный хлеб, текучее масло, мед и кубок с вишневой настойкой.

Коутрин молча расправила салфетку и уместила на коленях. Она чувствовала на себе взгляды обоих соколов, но уже давно перестала чувствовать дискомфорт, находясь рядом с ними. Тесла - вторая жена сюзерена - заканчивала свою утреннюю трапезу, допивая настойку. Соколица теперь сверлила ее суженными зрачками, каким-то образом одновременно бросая взгляд на своего сына.

- Фалькор, - нежно пропела Тесла, останавливая молодого сокола, - негоже подниматься из-за стола раньше принцессы.

Коутрин не оторвалась от увлекательного занятия поглощения пищи, смотря в дальний угол, где, как статуя, замер раб с кувшином. Фалькор скривился, но вернулся на место, пальцы нетерпеливо забарабанили по столу.

- Прекрасная погода сегодня, вы не находите, ваше высочество?

"Когда же вы замолчите", - оскалилась Коутрин внутри себя.

- Пекло, ненавижу это время года! - не стесняясь, ознакомил молодой сокол присутствующих со своим мнением.

- Ваше высочество, - оправила его мать и подняла указательный палец в воздух, давая понять рабам принести опахало.

- Вы в чем-то правы ваше высочество, - обращаясь к сыну, - но день можно было бы назвать прекрасным, если бы не неимоверная духота.