Евгений Абрамович - Медианн №2, 2019

— Суфиан!

Мужчина взял доктора под руки, помог выйти из спальни. В глазах отца стояла мольба.

— Будет жить, — бесцветно пробормотал доктор. — Будет.

— Слава тебе, Господь милосердный, волею твоею свершилось чудо! Чудо, не иначе как акт божий! Как благодарить вас за спасение?

— Не надо лишних слов. Плата вам известна.

Пружина задних конечностей распрямляется, выстреливая тело блохи к новой пище. Миг — полет. Она седлает шею жирной крысы и жадно прокалывает хоботком теплую кожу.

Крыса. Ее плоть уже заражена.

Блоха истошно впивается в больное тело.

Зоб полон множащейся смерти.

Блоха испытывает перманентный голод. Она не может насытиться.

И снова жертва — бродячая собака. Сквозь комья свалявшейся шерсти, на пути к вожделенной трапезе. Кровь. Так сладка, так навязчива. Голод ведет к цели. Насытиться, наполнить брюшко жизнью.

Голод не унимается. Он растирает внутренности в пыль. Донимает однообразием исчерпывающего зноя. Зноя голода. Самого страшного из всех возможных. Он требует удовлетворить похоть обладания чужой кровью. Зов, довлеющий над всем. Западня, откуда нет выхода.

И снова крыса. Короткий путь, удобное место, прокол. И жажда, усиливающаяся с каждым новым глотком.

Но что это?

И снова голод. И снова жертва.

И тут возникает он! Присутствующий пока лишь тенью, краешком сознания. Но уже сбежавший из сладкого небытия. Здесь же в обыденности свой мирской путь удобнее начинать с меньшей твари. Это он знает наверняка. Блоха на краткий миг становится ему матерью.

Вдоль стены — много тел. Много футляров для Падшего.

Он выбирает самого гибкого и сильного, того, кто умер от ножа, не от хвори. Покойник в кожаной маске с прорезями для глаз и рта — такие надевают лошадям… такие надевают должникам, прежде чем пустить кровь.

Блоха прыгает на труп и зарывается в свежую рану. Глубже, глубже, глубже…

Где-то далеко скрипят колеса груженной трупами телеги, ветер чахнет в переулках и вонючих тупиках. Над мертвецами пируют мухи, некоторые вынуждены кружить над черными волнами собратьев, в ожидании освободившегося местечка.

С земли доносится рваный хрип…

Судорога ломает тело, бросает на стену. Скрюченные пальцы бьются о камни, разгибаются, заползают в забитую грязью и насекомыми щель.

Покойник в маске встает на ноги и поднимает к небу голову. Глаза в прорезях маски не живые, но они видят.

— Закрой ставни, увалень, — сказал трактирщик. — И не забудь про засов.

Слуга шаркающей походкой поспешил исполнить указания.

— Месье? — обратился, вернувшись.

— Чего тебе? — спросил трактирщик.

— Вы правда не боитесь?

— Чего? Заразы?

— Черной смерти. В переулках лежат мертвые. Сегодня в церкви…

— Что? — Трактирщик поморщился. Он был пьян. — Что в церкви?

— Вошли внутрь, — почти шепотом сказал слуга, — а там все мертвы. Хворь съела.

— А мне плевать! Меня беспокоит то, что мы вынуждены закрываться раньше положенного. И допивать прокисшее вино. Кстати, это скажется и на твоем заработке.

Трактирщик засмеялся. Смех перешел в кашель.

— Месье?

— Прибери все. И отваливай ко всем чертям. Без тебя тошно.

Осушив бутылку вина, трактирщик повалился на лавку.

— Черт бы побрал эту заразу. И чего мне теперь — закрыться до лучших времен? Или вылавливать клиентов в Роне? — Мысль доставила ему радость. Трактирщик зашелся в приступе рычащего смеха. — А что? Налью им за меньшую плату! Буду их благодетелем! Кто еще удосужится обсуживать покойников? — Он снова закашлялся. — Черт! Где ты шляешься, бесовское отродье?

Слуга не ответил. Слова трактирщика гулко покатились по пустой харчевне.

— Пора спать, — выдохнул трактирщик и через минуту захрапел.

— Трактирщик, — тихо позвал кто-то, возле самого уха, словно прожужжал. — Эй, трактирщик.

— Черт, — сквозь сон пробормотал трактирщик.

— Трактирщик, дай мне приют на несколько ночей. Трактирщик резко сел.

— Это ты, жалкий увалень? Зачем вернулся? — Его голос дрогнул. Он понял, что ошибся.

— Не надо обидных слов, трактирщик, — сказал незнакомец. — Мне нужен лишь кров.

— Изыди, дьявол!

— Что, впрямь?

— Да кто же ты? — Трактирщик всмотрелся в темноту.

— Мне нужен ночлег, — насмешливо повторил незнакомец.

— Я не сдаю комнат. Где ты? Зачем прячешься? И как сюда попал? Погоди… — Трактирщик возился с лампой. Зажег, поднял. — Что с твоим… лицом? Ты болен? Дай рассмотреть поближе.

— Не утруждай себя. — Незнакомец приблизился, стягивая кожаную маску.

— О Боже правый… Что это? И не лицо вовсе… Кто ты? Ты не человек…

— Увы, но ты прав. Меня зовут Абарий. А хочешь узнать свое имя?

— Мое… имя? — поперхнувшись, переспросил трактирщик.

— Да. Твое имя — покойник. Иначе — мертвец, лучшая участь которого — сгнить в земле.

Трактирщик дернулся и повалился на пол.

— Изыди, дьявол! Изыди в подземь! Изыди!

Темные губы незнакомца растянулись, обнажая зубы-стилеты. Он пригнул на трактирщика, повалил на пол и впился в искаженное страхом лицо. Несколько глотков — ив теле несчастного не осталось крови. Абарий облизался.

— Зови меня просто — Падший.

Ранним утром Авиньон разбудил предсмертный шепот умирающих. Страшная повседневность. Не осталось ни одной семьи, которую несчастье обошло бы стороной. Все явственнее витал в воздухе тленный дух. Убийственный запах разлагающихся тел, которые не успевали предавать земле даже в общих могилах. Авиньон утопал в смердящем предвкушении новых жертв.

В предрассветной дымке зачумленного города появились двое. Они двигались быстро, избегали площадей и подворья. В ремесленном переулке повернули к Роне. Вчера по приказу епископа в устроенных запрудах ловили умерших. Мортусы, ловко орудуя крюками и жердями, вытаскивали из Роны разбухшие тела. Могильщиков набирали среди осужденных. Отчаянные лиходеи опасного времени. Епископ пошел наперекор Папе, объяснив, что «даже чумные рвы время от времени надо чистить».

Где-то вдалеке слышался разговор сонных жандармов. Две фигуры спустились к лодке. Бесшумно опустили весла. Над рекой стоял трупный запах.

— Больна вся семья, — проговорил Суфиан, растирая сухие листья в порошок. — Если бы не ваше заклятье, и мне не миновать сей страшной участи. Их дом пропитан миазмами заразы.

— Ты верен мне, — сказал доктор. — Всевышний знает о твоей службе.

— Когда вчера я побывал у них, то… Не уверен, что к нашему приходу хоть кто-то еще будет жить. Но если все обернется удачно, наш доход будет солидным.

Суфиан налег на весла. Над рекой стелился туман. Облокотившись на борт, доктор позволил разуму короткий сон.

В молчании причалили к обрывистому склону. На холме возвышался двухэтажный дом в окружении дворовых построек.