Евгений Абрамович - Медианн №2, 2019

Их ждали. На этот раз не было ни слез, ни криков, ни мольбы.

— Бери все золото, — прохрипел рыжебородый дворянин, глава некогда большой семьи. — Я хочу жить.

Суфиан остался в гостином зале. Растер новую порцию порошка. Не спеша вдохнул.

Взяв за руку хозяина дома, доктор осветил их путь. Сегодня он делал это вопреки желанию. Рука так и стремилась выскользнуть из влажной хватки недостойного. Но вот — дорога открыта.

— Что мне делать? — испуганно спросил рыжебородый.

— Будь чистым, — выдохнул доктор. — Отставь прочь злобу, что тебя гнетет.

В безвременье услужливо царила пустота. Нечаянно воздвигались миры и столь же нелепым образом рушились. Перемежались рукотворные судьбы рас, народов, иных пресловутых гоминидов. Творился Хаос, являющийся не чем иным, как разрушенным Порядком, и господствовал Порядок — усмиренный Хаос. Небытие плавно перетекало в скоротечное бытие, чтобы тотчас обратиться вечностью. Во мраке, мгновение назад бывшем ярким светом, мерцали мириады человеческих жизней. Еще мгновение — и больше нет ничего. Лишь соревнующееся с прошлым будущее. И ничтожное настоящее, скромно прозябающее на обочине мимолетной данности.

Всполохи наделенной образами действительности озаряли их лица.

Доктор и его подопечный молча созерцали естественные процессы мироздания.

Распростертая душа чумного больного раскинулась в окружающем пространстве. Безмятежно творился Божий акт.

— Я стал иным. — Голос больного показался доктору комариным писком. — Я всех простил. За все. Молю дать возможность искупить грехи на земле.

Доктор молчал.

Ломались ветки Древа Жизни.

— Я буду творить добро. Я раздам все до последней монеты. Я буду прославлять Господа.

Ствол Древа с треском расщепился пополам.

Доктору стало неловко. Он по-прежнему молчал.

— Буду терпеть любые лишения. Стану смиренным и кротким. Прошу лишь жизнь…

Разрушенное Древо рухнуло совсем рядом. Доктор выдохнул. Так и должно было случиться…

Суфиан склонился над доктором. До сознания долетали отголоски слов слуги. Доктор открыл глаза.

— Ваши приступы участились, мессир. Вам нужен отдых.

Приподнявшись на локтях, доктор посмотрел на тело рыжебородого.

— Он нам уже не заплатит, — сказал Суфиан. — Нужно спешить, мессир.

Повозка остановилась недалеко от рыночной площади.

— Мессир, откажитесь… — упрашивал слуга. — Утром вы были так слабы.

— Не мне решать, Суфиан.

— Я просто обеспокоен.

— Благодарю тебя. Кого мы ждем?

Под порывом ветра затрепетала штора. Доктор выглянул наружу.

Мимо пробежал испуганный паренек со сжатой в руке полудохлой курицей. Вдалеке в переулке послышались озлобленные крики. Из-за угла здания показалась фигура в темной маске. Доктор отпрянул назад. Незнакомец остановился, повел головой, словно принюхивался.

«Абарий, — подумал доктор. — Только не сейчас, когда я истощен».

Суфиан приказал трогаться.

— Это был Падший, — проговорил доктор.

— Тот, кто оставил шрам на вашем лице? Но кто он? Сатана?

— Падший. И больше ничего.

Жизнь человека можно сравнить со вспышкой молнии на небосводе. Ничто-вспышка-ничто. Никогда не повторяется этот ветвистый свет. Как и жизнь человеческая.

Всплывая из небытия, спустя короткий миг человек обреченно опускается туда обратно. Навсегда. Падший может проделать это бесчисленное множество раз. Он усомнился в божественном мироздании и теперь бесцельно блуждает между жизнью и смертью.

Абарий уже был рядом, шагал возле повозки.

— Рад снова увидеть тебя, доктор, — сказал Падший. — С нашей последней встречи минуло достаточно времени, но ведь вспоминаешь меня, глядя в зеркало?

— Боль давно ушла.

— Но гложет месть?

— Всевышний дал мне сил не предаваться низким страстям.

— Всевышний? — усмехнулся Падший. — Все так же следуешь его воле? Даруешь спасение?

— К чему пустые разговоры.

— Открою тебе один секрет, доктор. Ты ведь проводник?

— Если угодно.

— Значит, проводник. — Лицо Абария насмешливо скривилось. — Тогда до встречи. Закончим разговор в ином месте.

— Переулки на окраинах полны мертвецов. Их попросту некому хоронить, — пожаловался трактирщик слуге. — Если так пойдет и дальше, я буду сливать свое пойло в сточную канаву.

— Во всем повинен Папа, — раздался в харчевне голос Падшего.

Глаза слуги испугано перебегали со странного гостя в маске на хозяина.

— У всеми чтимого Папы есть книга об искусстве чародеев, — продолжил Падший. — Однажды двое клевретов вопреки приказанию решили удовлетворить любопытство и раскрыть запретную книгу. Посему они, не помня себя, прочли одно из правил дьявольского искусства. Тотчас явились перед ними ангелы сатаны, вид которых привел юнцов в полное безумие. Они умерли, не проронив ни слова, а сонмы ангелов адовых расползлись по свету. Ведь Папа — и есть посланник сатаны!

Молчание нарушил порыв ветра, хлопнувший дверью.

— Где он… — Слуга обвел взглядом харчевню. — Исчез. Кто-то глухо засмеялся в потемках зала. Тут же умолк.

В дверях стояла старуха. Она протягивала руки и тихо стонала. Лицо трактирщика исказил страх. Он пошатнулся, кружка упала на пол и разбилась. Слуга перекрестился и отпрянул в сторону. Старуха с воем бросилась вперед и, поймав изуродованными руками трактирщика, выдохнула на него миазмы черной смерти…

— Спроси ее о враче! — сказали.

Леруа попытался. Закованная в чумные колодки (папская булла обязывала выставлять их на каждой улице) старуха смеялась и сыпала сдобренными слюной бессмысленными словами.

— Ачих чурум хайм, — произнес беззубый рот.

— Кто-нибудь понимает, о чем толкует эта курва? — спросил я.

— Нише сагат рууд.

— На каком языке она треплется?

Леруа пожал плечами, хотя я был уверен, что он понимает даже жабье кваканье.

Мистик, все это время изучавший старуху, прикрыл ладонью глаза и закричал:

— Я вижу! Она — ведьма!

Я сел на приставленную к стене трактира пустую бочку. Усталость и раздражение давили на глазные яблоки изнутри. Меня уже тошнило от этого города и его тайн.

Чумной доктор ускользал от меня и моих людей уже дважды. Мы потеряли его след у церкви Сен-Пьер, в другой раз — он просто вошел в здание суда и исчез. Всегда на дюжину шагов впереди, не человек — отражение, которое пытаешься схватить в зеркале. Его удачу, неуловимость можно было назвать чудом — или объяснить собственным проклятием.

— Ведьма! Выкидыш Ада!

Я поднял взгляд на сухое изломанное тело, извивающееся в колодках. Кровавая мокрота, отеки размером с апельсин под мышками и на шее. Иссушающая боль и жар.