Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

— Понимаешь… — Он задумался, пытаясь сформулировать свои мысли правильно. — Я вам правда обязан за спасение, однако… Однако я уже все решил. Вот хоть убей, но не верю я в то, что вы меня сделали бессмертным просто так, за какие-то будущие заслуги. Что-то стоит за этим. И потому единственный мой выход остаться самим собой — делать все против.

Брови седобородого взлетели вверх.

— И кто из нас еще безумец, тгон? То есть ты из чувства юношеского бунтарства не пойдешь с нами, обрекая себя на страдания в пустыне? Пожалуйста, одумайся! Мы действительно не станем держать тебя насильно, однако же нельзя отставлять благоразумие!

Релин вздохнул, нервно пожевал нижнюю губу. Ему с одной стороны хотелось присоединиться к псевдокупцам — пора бы уже перестать их так называть! — но с другой, боялся потерять свое единственное богатство, свободу. Второе пересиливало первое.

— Я не могу, Жакерас. Буду тебе благодарен, если в путь дадите немного еды, воды, циновку и покажете, в какой стороне Тошатханский Союз — я направлюсь туда, где и затеряюсь среди людей. Стану жить, как обычный свободный человек, необремененный обязательствами. Я просто устал от ответственности. И не верю в предназначения.

Седобородый долго пристально смотрел ему в глаза, затем кивнул и сказал:

— Вижу тебя не переубедить, тгон. Ты настроен решительно. Что ж, ладно, пусть будет так. Я понимаю. В конце концов, мы все разные. Возможно даже, мой учитель просчитал и этот вариант и дает тебе время осмотреться, определиться. Распорядись правильно свободой — и ни при каком условии не возвращайся в Юкнимею, там тебя ждут одержимые. — Он облизнул губы. — Мы дадим тебе в дорогу воду, пищу и одежду с циновкой. И укажем путь. Уверен, мы еще встретимся.

Он растянул губы в доброй, отеческой улыбке, похлопал его по плечу.

А после сдержал обещание: снарядил в путь и отпустил.

Релин и бессмертные разошлись так, будто они находились на перекрестке оживленной дороги, а не в сердце пустыни.

Впереди ждал Тошатханский Союз — по крайней мере, бывший тгон, сын Нуаса, внук Мешатета, предок Мантеса Льва на это очень сильно надеялся.

Вражеская армия занимает большую часть пустынной равнины, напоминая единое существо. Ощетинившееся море копий и боевых стягов. В представлении Хена кочевники — толпа бронзовокожих голодранцев на верблюдах, не знающая ни порядка, ни священных заветов, ни законов отцов. Спящие на земле грязные дикари, не брезгающие сырым мясом. Животные, трахающие всё движущееся.

Как же он ошибся!

От геткормейской их армия практически ничем не отличается: такие же ровные ряды, такая же жесткая дисциплина, разделение на фаланги туноларов, джиаристов, шогриев и харистов…

— Будет нелегко, — озвучил его мысли стоящий справа Мирт. — Говорил вам вчера: нужно всем помолиться Великому Баамону! А вы: нет, нет, мы не будем! В итоге оказались на передовой! Мы же, мать нашу, на первой линии! Не долго нам осталось землю топтать… Еще и Рыжий вчера кровью окропил свой обруч! Одно слово: полудурок!

— Не звени яйцами, — бросил Лысый, скрипя кожаными ремнями доспехов. — Всё будет хорошо.

— Приободряющая речь! Продолжай в том же духе!

Рыжий коснулся своим щитом плеча Мирта, сказал:

— Да ладно тебе! Мой план сработает, вот увидишь. Баамон любит жертвы — ему моя кровушка, что сладкая водица. Обруч заколдованный! Лучше бы послушал мой совет! Меньше бы сейчас дрожал от страха.

— Вы, живущие у рек, совсем не почитаете богов! Накличешь ты на нас беду, помяни мое слово!

— Вот только не начинай! К тому же с нами инвирь, Приносящий Удачу! Вообще ничего нестрашно!

— Мы уже из-за тебя оказались в первых рядах!..

Мирт и Рыжий продолжают препираться, но Хен перестал их слушать. Небо приобрело грязно-золотистый оттенок; черные тучи, тяжелые и грозные, нависают над головами, глухо рокочут. Солнце касается горизонта, словно не желает видеть предстоящую бойню.

От духоты крупные капли пота усеивают лицо, дышать нечем, шею словно сдавливают невидимые руки призраков. Кто-то из воинов открывает рот, так как пазухи носа забиты песком, кто-то тыльной стороной ладони проводит по красным, воспаленным глазам, кто-то часто сплевывает на разгоряченный песок. Голова идет кругом от того, сколько собралось здесь геткормейцев. Точно человеческое море, армия растекается от одного края мира до другого.

Хен поежился, получше ухватился за ручку круглого щита, ощущая на плече его вес, потоптался на месте. Стенки бронзового шлема давят на виски и затылок, от наносника чешется кожа, ременная юбка сидит непривычно после шаровар, тугие ремешки сандалий впиваются в икры и стопы — всё мешает и раздражает.

— Живот сводит, — буркнул Толстяк. — Надеюсь, не обделаюсь перед пустынниками.

— Вы магов видите? — спросил Рыжий. — Как их там называют? Певуны Мыслей?

Его поправил Вор:

— Певцы Смыслов.

— Как толстую бабу не называй, худее от этого она не станет.

— Нет нигде чародеев-то, — пробормотал Мирт. — Может, выжидают.

Лысый почесал кромкой щита себе нос.

— Да не будет их, — сказал. — Первое сражение всегда пробное. Только пехота против пехоты, меч против меча. Всё по-честному. Обе стороны оценивают силы друг друга, примеряются.

— Успокоил, — проворчал Рыжий.

Капитаны на конях объезжают выстроенные фаланги пехотинцев, кричат, стегают бедняг кнутом и обещают кары небесные тем, кто посмеет дрогнуть в бою. Черные, зеленые, белые, красные, золотые стяги реют на ветру. От Хена не ускользает, как много солдат носят освященные им амулеты. После того, как в армии расползлись слухи об инвире, каждый посчитал своим долгом найти Хена и попросить себе немного удачи. Безобидные иллюзии. В конце концов, в геткормейской армии есть воины, которые в качестве оберега натягивают на щиты лица убитых врагов — зрелище омерзительное и пугающее.

— То есть помощи от Посохов можно и не ждать? — спросил Мирт.

— Вот бы они нам наколдовали каменную кожу или магический щит… — протянул Хен.

— Угу, размечтался, — буркнул Рыжий. — Даже если половину армии выкосят, они пальцем не пошевелят.

— Что-то и священников не видать, — задумчиво пробормотал Мирт. — Как своих казнить — так это пожалуйста, мы тут как тут. А как до дела доходит, так и нет никого.

Вырви Глаз осмотрел свой протез, пошевелил культей, проверяя ремешки, чему-то скептично хмыкнул и поравнялся с остальными. Топорщась, его седые волосы выбиваются из-под шлема. Круглый щит в левой руке смотрится игрушечным, неуместным, чьей-то глупой шуткой.

— Чем дальше от нас священнослужители, тем лучше, — сказал он.