Сергей Тягунов - Парадигма [СИ]

— Что-то не похоже на славную драку героев, — проворчал Рыжий. — Интересно, кому из фодег-генералов пришло в голову отправить именно его. Вы вообще слышали о нем раньше? Я вот его впервые вижу, например. Из какой дыры он вылез? Худой как палка. Ручки напоминают цыплячьи ножки. Моя первая жена выглядело гораздо опаснее.

— Без разницы кто выиграет, — сказал Мирт. — Всего лишь дань традиции. При любом исходе нам придется биться.

— Ты, как всегда, полон светлого оптимизма…

— Это непростой доходяга, — вклинился в разговор Лысый. — Разные слухи ходят по лагерю, удивляюсь, как вы еще не слышали. Этот малец — известный охотник за головами. И прозвище у него — Укол. Я слышал, что он с одного удара способен убить любого мастера фехтовальщика.

— Молодой он слишком, — засомневался Рыжий. — Растет ли у него вообще борода?

— А ты посмотри!

В центре поля пустынник взмахнул мечом и ударил. Клинок расчертил воздух, но доходягу не задел — тот успел в последний миг резко шагнуть назад. Оба воина застыли, оценивая друг друга.

Хен поймал себя на мысли, что будь сейчас он там, то давно бы обделался от страха. Нервишки бы сдали и, как баран, понесся бы в атаку. И так закончился бы его земной путь — с отрубленной головой или распоротым боком.

Доходяга собрался, вытянулся точно струна. Его копье разъяренной змеей полетело в лицо пустынника. Но тот легко отбил удар мечом, отскочил назад.

Снова оценка сил противника. Снова повисшее напряжение в воздухе. Снова долгое ожидание.

Армия застыла. Тучи страшно загудели, наполнились свинцовой чернотой, густая тень накрыла поле брани.

Великан и доходяга схлестнулись в битве. Зазвенело железо — клинок выбивает крещендо о кончик острого копья. Удары точные, экономные, быстрые — никаких широких замахов или сложных выпадов. Пустынник меняет тактики: то атакует с невероятной для человека его комплекции скоростью, то уходит в глубокую оборону. Меч в его руках выглядит комично маленьким, точно игрушечный ножик. Однако орудует он им в совершенстве. Доходяга, на удивление, не уступает ему в технике боя, предпочитая держаться на расстоянии. Оно и понятно — если противник приблизится слишком быстро, то копье уже не поможет. Так они и сражаются, точно две разъяренные кобры.

Удар, блок, удар, блок, контрудар, блок… Ничего похожего на танец — в сгущающихся сумерках два размытых силуэта.

Хен не сразу понял, что перестал дышать и моргать. Зубы стиснуты. Пальцы сжимают древко копья и ремешки щита. Сердце бешено стучит, отдаваясь дробью ударов в лопатках. Будто это он там сражается не на жизнь, а насмерть. Пригибается, когда пригибается доходяга. Водит плечами, когда водит плечами доходяга.

Давай же! Ну! Атакуй! Быстрее! Еще быстрее!

Юнец оступился — наверное, неправильно поставил ногу или замешкался. Широко вскинул руку, копье устремилось резко влево от пустынника, тело повело назад. Кончик клинка вонзился ему в шею — быстро, точно укус. Доходяга рухнул на песок, попытался подняться, но тут же упал.

Наверняка всего лишь царапина. Вставай, у тебя еще есть время. Ты же практически победил!

Размахнувшись, великан отрубил ему голову. Ударил фонтан крови из перерезанного горла. Тело юнца обмякло. Бой героев закончился. Пустынники на своей стороне поля заулюлюкали, зазвенели клинки, ударяемые о щиты. Боевые барабанщики начали отбивать быстрый грозный ритм. Победитель молча направился к своим, где и затерялся среди боевых фаланг.

— Отлично! — бросил Рыжий. — Кажется, боги сегодня не на нашей стороне.

— Я бы с самого начала ставил на гиганта, — проворчал Звон.

Рыжий обернулся, посмотрел на Лысого, сказал:

— Вот тебе и великий опасный воин! Говорил же — молокосос!

Затрубили рога. Армия пришла в движение, и людской поток понес Хена вперед, прямо на линию врага.

Он покрепче прижал к груди щит.

Как только фаланга тунолар-пехотинцев врезалась в строй врагов, заскрежетало железо, ударились друг о друга щиты. Со всех сторон стиснуло — показалось, кираса сдавила грудь до хруста ребер. Враги, вот они — прямо перед тобой, скалят лица, выплевывают проклятия и даже не думают сдаваться. Рука, сжимающая копье, работает сама собой, колет, насаживает, царапает. Мышцы напряжены до предела. Не останавливаться. Бить. Держать строй, как учили, как вбили в мозг сотней тренировок. Куда ни кинь взор, везде люди — свои, чужие. Уши режут полные боли вопли, хрустят кости, звенят доспехи. Ноздри трепещут от смрада крови.

Хен закрылся щитом, на бронзовую пластину обрушились удары клинков и копий, кисть тут же онемела, отдаваясь болью в локте и плече. Затем он замахнулся копьем, ударил во врагов, тут же ушел в оборону. Ему наплевать, попал ли он по кому-нибудь или нет. Слева его прикрывает Толстяк, сражающийся с таким остервенением, будто битва доставляет ему несказанное удовольствие. Справа — Мирт, прячущийся в основном за щитом. По крайней мере, так кажется по началу. У его ног лежат поверженные враги.

Хен зарычал, точно раненый зверь, бросился в наступление. Сзади его подперли свои же, не дали отступить.

Приходится биться. Острие копья вонзилось в глаз врагу; тот сразу осел, точно тряпичная кукла, из рук выпало оружие, но его место занял новый пустынник. И всё по новой: замах, удар, блокирование щитом, замах, удар… Выматывающая рутина.

— Держать строй, сукины дети! — заорал капитан, наравне с остальными прогрызающий себе путь в человеческом море. — Напирайте, напирайте, напирайте!

И они в едином порыве шагают вперед, отталкивая противника назад. А затем еще раз — и еще. От натуги их кости готовы вот-вот сломаться, а от страшного давления всё темнеет перед глазами. Однако продолжают сражаться. Их мозги засыпают, на помощь приходят животные инстинкты. Бить. Рвать. Кусать. Крушить.

Кровь льется рекой. Мечи, ножи, копья, серпы вспарывают глотки, пронзают лица, отрезают руки и ноги. От страшных воплей рвутся барабанные перепонки. У кого-то разорвана щека, лоскуты кожи висят склизкими червями, в крови блестят осколки зубов; кому-то копьем пробили кирасу и теперь выпавшие кишки болтаются между ног; кто-то пятится к своим, пытаясь остановить хлещущий алый поток из обезображенного израненного плеча.

Хен поет вместе со своей фалангой боевую песнь геткормейцев, и строй врагов постепенно отступает, продавливается под их натиском. Это придает еще больше уверенности, до того онемевшие мышцы наливаются силой, копье пронзает сразу нескольких пустынников, а потому приходится отпустить древко и вытащить короткий меч. Под ногами пружинят мертвые тела. Хрустят кости, сандалии чавкают.

Битва кипит. В какой-то момент приходит четкое осознание — враги вовсе не люди. Их кожу пятнают зигзаги татуировок, лица словно собраны из множества мелких частей; их густые бороды топорщатся в разные стороны, точно вздыбленная шерсть диких котов; глаза мутные, водянистые. Настоящие демоны. Чудовища, сошедшие из древних фресок. Пусть они внешне похожи на людей, пусть ходят на двух ногах, пусть носят такие же доспехи, но им не обмануть истинного геткормейца.