Яцек Пекара - Прикосновение зла

Я выпрямился и спокойным шагом подошёл к Грольшу.

– На меня это не действует, сопляк, – сказал я без гнева и ударил его кончиками пальцев в нос. Такой удар не причинит вреда, но при этом он болезненный и неприятный. Грольш завыл. Больше от ярости и неожиданности, чем от боли. – На меня не навести чары.

Я быстро связал верёвкой его запястья и затянул петлю на щиколотках. Он даже не сопротивлялся, видимо, смирившись с мыслью, что столкнулся с более сильным противником.

– Это не чары, дурак, – просипел он наконец. – Что ты за инквизитор, если этого не знаешь?

Так он всё-таки знал, что я инквизитор. И это знание ни в малейшей мере не вызывало в его сердце тревожной дрожи. Я проглотил обиду, ибо человек, желающий узнать тайны ближнего, должен проявлять недюжинное терпение. В конце концов, чужие слова – это только слова, ничего больше. Они не прилипнут мне к коже и не будут с неё кричать.

– Так, может, ты меня просветишь, – предложил я, садясь напротив парня на табурет. – С удовольствием послушаю, каким способом ты можешь заставить людей поступать согласно твоей воле.

Грольш зыркнул на меня и скривил лицо в ехидной улыбке. Затем сплюнул.

– Ты и правда дурак. – Он покачал головой. – Ты дурак, и ничего не понимаешь.

– Может, я и дурак, – спокойно согласился я. – Однако так вышло, что я сижу на стуле, а ты лежишь связанный на полу. – Без предупреждения я пнул его носком сапога под колено, и он взвыл и скорчился. Он пытался отползти как можно дальше и ругался на чём свет стоит. Действительно, права была Элиза Грюнн, сказав, что репертуар он имел богатый. Но трудно было не заметить, что поток ругательств из его рта изливался вместе со слезами боли и унижения.

Я встал и пнул его снова, а затем снова и снова. Под ребра, в почки и в живот. Не слишком сильно, в основном лишь для того, чтобы показать и доказать, что он не убежит и не защитится от моих ударов. Чтобы он понял, что я могу его здесь, в этой комнате, забить до смерти, и никто и ничто не поможет ему спастись. Убеждение жертвы, что она находится в безвыходной ситуации, где решение о боли или её отсутствии, об унижении или сохранении остатков достоинства, о еде или голоде, о воде или жажде принимает только и исключительно инквизитор, также является одним из элементов предивной головоломки, носящей имя допроса.

– Может, пока достаточно? – Заметил я ленивым тоном, не то спрашивая, не то утверждая.

Маленький Грольш вжался в угол комнаты и хлюпал там, полный ненависти ко мне и жалости к себе. Теперь он действительно выглядел двенадцатилетним.

– Поговорим, отдохнём, – продолжил я. – Думаешь, бить тебя доставляет мне удовольствие? Думаешь...

– Я знаю, что доставляет! – Яростно рявкнул он, и я увидел, как его ладони сжимаются в кулаки. – Ты ненавидишь меня, и тебе нравится меня бить!

Что тут много говорить и что тут скрывать: это была истинная и святая правда! Может, я употребил бы не слово «ненависть», а, скорее, «отвращение», может, не сказал бы также об удовольствии, лишь о своего рода удовлетворении, но в остальном всё совпадало.

– Почему ты заставлял людей причинять вред своим близким?

– Ты идиот, – буркнул он в ответ и съёжился ещё сильнее.

– Ты, похоже, любишь, когда тебя бьют, – заметил я. – А поскольку ты утверждаешь, что мне нравится бить тебя, то я вижу, что мы составим превосходный дуэт.

– Не подходи! – Заорал он. – Я скажу тебе, что ты хочешь!

– О! – Я остановился на полушаге. – Такие предложения мне нравятся. Говори, пожалуйста.

– Я ни к чему их не принуждал, ничего им не приказывал, я... я вижу... Понимаешь? Я всё вижу... Их мысли, как они клубятся там, внутри. Такие грязные, такие чёрные, как вязкий дым... Эти люди почти всегда говорят одно, а думают другое.

– Ты хочешь сказать, что Пляйс хотел убить свою жену?

– Очень хорошо, что он забил эту суку! – Маленький Грольш аж приподнялся на пятках. – Она ненавидела его, как собаку, и сама хотела его убить. Я видел это, я всё видел! И когда господин Роберт подумал, что... Ну, что он умирает, а она будет жить, и на мгновение он хотел... Что-то такое в нём было... Оно появилось... И тогда... – У мальчика, очевидно, возникли проблемы с тем, чтобы рассказать мне, что произошло, но я спокойно ждал, потому что видел, что он искренне этого хочет. – Я знал, что смогу... эх ты! – Он ударил в пол кулаками от злости, что не может передать мне то, что видел и сделал. – Вы когда-нибудь поджигали хвост коту? – Спросил он внезапно, казалось, ни к селу, ни к городу.

Я никогда не имел оказии сделать подобную вещь, возможно, из-за того, что у меня было слишком мягкое сердце, чтобы издеваться над беззащитными существами, а быть может, принимая во внимание один долг, принятый мною в молодости, который заставил меня пообещать, что я не причиню бессмысленного вреда ни одному животному. Но я понял, что маленький Грольш хотел мне сказать.

– Ты подстегнул в нём эту мимолётную дурную мысль. – Я покивал головой. – Ты не навязывал ему ничего своего, а просто, – я улыбнулся, – просто поджёг хвост коту.

– Как он её избивал. – Мальчик аж потёр грязные руки и расплылся в щербатой улыбке. – Так её лупил, так орал, пока не превратил в месиво. Э-хех, так ей и надо, старой поганке, получила своё!

– А маленький Грюнн? Почему ты хотел, чтобы отец утопил его в смоле?

Грольш помрачнел, посмотрел на меня исподлобья и снова сжался в углу.

– Я вовсе не этого хотел, – буркнул он. – Что мне мог сделать такой сопляк... Я вовсе не этого хотел...

– Так как всё было? Рассказывай!

– Я думал, что ему по заднице дадут, или наорут на него, но откуда я знал, что он сразу же помчится к бочке со смолой? – Грольш уставился в пол и рисовал пальцем на досках, видимо, чтобы занять чем-то руки. Его щёки яростно покраснели. – Хотите – верьте, господин, хотите – нет, но я не хотел, чтобы этого малыша убили. Я был даже рад, когда этот его дядя подлетел и вырвал Михаила. Но что потом досталось старику, это его... – он злобно захихикал.

У меня не было причин верить сорванцу, но у меня также не было причин полностью отрицать его слова. Кто его знает? Может, он хотел поджечь коту хвост, а вместо этого нечаянно обрушил на него целый потоп греческого огня?

– А как было со стражником?

– Этот сукин сын, – начал маленький Грольш, и его лицо снова яростно искривилось. – Как он меня дёргал, как толкал, как под задницу пинал... Так ему и надо, сволочуге!

Ну, если слова парня были правдой, то охранник действительно допустил ошибку, не понимая, с кем имеет дело. Он думал, что вымещает гнев на беззащитном уличном оборванце, а нарвался на умеющего яростно защищаться хищника.

– Но как ты сделал, что те купцы его так избили?

Он расхохотался, очень довольный собой.