Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Окружающее пространство словно перестало существовать для него — весь мир заполнила эта, сводящая с ума круговерть, в которой хаос и порядок сплелись неведомым образом в одно целое. Казалось, стоит только сосредоточится, еще и еще немного, и станет ясен какой-то удивительный смысл, стоящий за этим танцем цвета и формы, а все смутные, таящиеся в душе прозрения вдруг найдут свой выход. Мандала поглотила все внимание Кэ. Он стоял, шатаясь, впившись в нее тем, что служило ему глазами.

Полсекунды. Четверть. Восьмая часть. Время и картинка будто застыли, проступило что-то неуловимое, словно очертания горы сквозь туман… Тут чешуйки снова пришли в движение, гора исчезла, скрывшись густым туманом. Кэ напрягал внимание, но каждый раз ему не хватало одного исчезающе малого мгновения: рисунок менялся, суть его ускользала, заставляя Кэ по спирали замыкаться в собственных мыслях, несущихся в безнадежной погоне. Он сделал невероятное усилие еще сильнее сосредоточился, сжавшись в одну полыхающую частицу.

С минуту ничего не происходило, только с легким скрипом работала механика «волшебного зонтика».

От «тела» Кэ начали отваливаться куски. Головы, голуби и собаки — груда гнилого праха. С грустным «брямс» упал молочный бидон; осыпался целый водопад бижутерии, монет, обойных гвоздей и скрепок; под ноги Нишикори откатился медный барометр, показывая на «ясно».

— Это все? — с надеждой спросил М., отступая от выводка бодрых оранжевых клизм, скакавших подобно теннисным мячикам. Целый взвод страдающих запором москвичей, вестимо, остался без спасительных приборов.

Нишикори покачал головой, что у разных народов значит разное — «да» или «нет» — смотря к чему вы привыкли. М. подумал и решил, что кивок японца означает именно «да» или, еще лучше, «конечно, да, какие вопросы» — что бы он там ни имел в виду.

«Зонт» со щелчком и скрипом сложился. Нишикори сунул его в мешок, а затем вытащил из кучи, оставшейся от пришельца, скрипку работы старого итальянца. Возможно, двум гениям, создавшим переменчивую мандалу и этот прекрасный инструмент, было бы, о чем поговорить, если бы они когда-нибудь встретились.

В это время в подвальчике возник еще один персонаж — одетый в телогрейку Керо, недоуменно рассматривающий разгромленную квартиру.

— Отправляйся, купи на вечерний поезд, мы уезжаем, — приказал ему Нишикори, когда тот уже открыл рот для вопроса.

— На восток или на запад, сэнсей?

— На восток.

— То есть все закончено, сэнсей? — с надеждой спросил Керо.

Нишикори сурово посмотрел на ученика:

— Лишние слова губят доброе дело.

Керо поклонился и одновременно пожал плечами (навык, который приобретаешь, общаясь с Великими Наставниками). Затем подтянул пояс и быстро вышел — очень и очень вовремя.

Скрипка дернулась в руках Нишикори.

Кэ восстал.

Все чувства Кэ соединились в одно — глубокую, безграничную ярость. Впервые материя, плоть, которой он так жаждал, по-настоящему мешала ему. Предметы, составлявшие его «тело», вспыхнули, превратившись в пепел, в воздухе повис яркий белый шар чистой неистовствующей энергии. Повинуясь законам жанра, из пламени выкатилось одинокое горящее колесо от игрушечного грузовика 194 194 Колесо обязательно должно быть, пусть и неподобающего размера. .

Шар ударил Нишикори в живот и, прожигая одежду и кожу, врезался в могучие мышцы. Вопреки всякой логике японец не отпрянул, пытаясь освободиться, а накрыл его ладонями и с силой вдавил в себя, заставляя врезаться еще глубже. Из-под широких ладоней шел пар и дым.

Кэ заметался, чувствуя, что попал в ловушку, и сгинул после краткой борьбы в обожженной ране на теле воина, с неслышным воплем растворившись в его сознании… Где узрел покрытые снегом горы и языки ледников, сползающих в океан, плюс одинокая хижина над обрывом, с висящими на кольях сетями.

Кэ стоял на склоне седой скалы, основание которой терялось в снежном тумане, и не мог определить, что он есть теперь. Опустив глаза, он увидел ноги, замотанные в тряпье. Щеки и голые кисти рук щипало от холодного ветра.

На него смотрел огромный вороной конь, привязанный к кольцу в стене хижины. Спустя минуту, показавшуюся Кэ вечностью, на ее порог вышла недовольная женщина с топором и огромной кружкой. Ее рогатый шлем нестерпимо горел на солнце, а нагрудник можно было использовать вместо шлюпки (двух шлюпок, если говорить точно).

— Ты от Бьорна?

— Не знаю… наверное, — ответил Кэ, заслоняя глаза ладонью.

— Тогда пошли.

— А?..

— Заткнись.

— А.

— Умеешь петь? Или играть на фидле 195 195 Фидла — исландский народный смычковый инструмент. ?

— …?

— Ясно. Дикарь. Будешь прибираться после попойки. А там посмотрим.

М. и Нишикори сидели перед пузатой печью в разгромленном подвальчике и пили горячий чай. Японец держал забинтованными руками медный ковшик, хозяину досталась щербатая миска — другой посуды не уцелело. Разбитая форточка, в лучших традициях домоводства, была наглухо забита подушкой. Среди комнаты на полу чернело большое выжженное пятно. Квартира превратилась в склад древесной щепы и всевозможных осколков. Не говоря уже о неприятном запахе и тяжелом, мелком как пудра пепле, устилавшим пол и предметы — все, что осталось от «тела» Кэ. Проклятый артефакт, как ни в чем не бывало, кружил над горой мусора, когда-то бывшей буфетом.

То немногое, что осталось целым — пара табуретов и узкий письменный стол — было подтянуто к печи. Японец неловко взгромоздился на один, который под его весом грозил в любую секунду присоединиться к куче хлама, сваленного в углу, и больше, кажется, опирался на ноги, чем на табурет.

— Я могу создать для вас чудный уголок, в котором ничто не будет мешать покою. Посмотрите, — М. достал из стола открытку с видами Гималаев.

Нишикори покосился на раскрашенный черно-белый пейзаж, запечатленный энтузиастом-фотографом.

— И что — там будут горы, снег и долины с тысячами озер, чья гладь отражает небо?

— Конечно!

— И ветер, играющий с облаками?

— Именно, — с улыбкой подтвердил М..

— Проклятье!

— Что не так?

— Вы вообще когда-нибудь бывали в горах?

— Очень живописное место…

— Я спрашиваю: жили вы в горах?

— Нет, если честно, — признался М..

— Вы правда считаете, что мучиться от жажды, холода, скудной пищи и нехватки воздуха — все сразу — лучший способ проводить время?

— Но… там же есть эти… горные монастыри, например? Средоточие великой культуры.

— Провести годы, сидя лицом к стене, разглядывая каракули, написанные какими-то фантазерами в балахонах из ячьей шерсти? Благовония, знаете, действуют на сознание по-разному…