Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Каляду до пяток прошиб озноб. Если это действительно Лешка Кит, то одно из двух: или он и сам уже мертв или второе… А вот что это за второе, очень хотелось быстрее выяснить.

— Простите, — повторил Каляда решительнее. — Уважаемый, можно с вами перетереть?

«Уважаемый» неловко дернулся в гамаке, пытаясь приподняться и посмотреть, кто с к нему визитом. Всякий знает, что, если не свесить при этом ноги, ничего положительно не получится. Кит нехотя свесил ноги. К Каляде повернулся человек, всем видом выражающий недовольство. Но тут и у него корни волос поползли к затылку.

— Эк-хм… — только промычал он. — Ты?!

Выражение брезгливого недовольства сменилось маской ужаса.

Если бы сам Каляда не был настолько ошарашен, то непременно бы догадался, что в сценарий вкралась ошибка. Кит отпрянул от него, будто увидев старика Марли 73 73 Джейкоб Марли — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь», чей призрак явился главному герою Эбенезеру Скруджу. .

— Не может быть! Тарас?!

Каляда кивнул.

— Ты же умер! Умер, Тарас! Не подходи!

Потребовалось почти полминуты, чтобы смысл слов, отозвавшихся эхом в голове Каляды, дошел до него. « Я умер? Он что, бредит? Он сам покойник!».

— Не подходи ко мне! — вновь потребовал Кит, выставляя руки вперед и делая шаг назад. Каляда невольно опустил взгляд на его выступающие коленки и белые ступни в синих жилках — вся слабость человеческой природы сквозила в них. Это нелепое зрелище почему-то его успокоило.

Официант в парусиновом белом фраке открыл от удивления рот, глядя на разыгравшуюся у гамака сцену. Из-за колонн начали выглядывать горничные.

— Я не хотел. Просто бизнес, Тарас. Не хотел. Честно. Просто бизнес. Честно, — затараторил убиенный Калядой Кит словно мантру. — Все бери, все бери. Магазин бери, тачку, дом. Что хочешь, Тарас. Не мочи только меня, а? Как на духу. Просто бизнес. Что должен — отдам с маржой.

К такому обороту Каляда не был готов. Это что же, граждане, получается? Кто тут перед кем джигу пляшет? Что за покер? Кто следит за раскладом?

— Стой, Кит… Как было все расскажи, — попросил он, садясь на землю. Ноги Каляду не держали.

— Все скажу. Только без мандража, Тарас. Все скажу. Перетрем. Решим. А что не перетереть? Окей? Ты не наезжай только. Пойдем в бар, а? Освежиться мне надо, а то не соберусь что-то…

Дошли до бара, стараясь не смотреть друг на друга. Сели. Выпили коньяку. Бармен быстро умело расставил перед ними закуски и отошел на уважительное расстояние, ожидая команды. Хозяин явно был не в себе.

Кит, всегда бывший разговорчивее партнера, затараторил. Но от сумасшедшего рассказа Кита Каляде вовсе не стало лучше. По нему выходило, что это он, Кит, «замочил» Каляду из обреза, схавал его долю и теперь шарахался от него, думая, что встретил на курорте покойника.

Выпили еще по одной. Молча посидели, глядя на кривляния Бибера в телевизоре. Оба, поморщившись, отвернулись.

Тут Кит вдруг засуетился, сжал губы и кинулся за спину Каляде, быстро неловко пырнув его ниже ребер и одновременно взвыв как простреленный навылет койот.

Каляда встал, повернулся лицом к убийце и медленно сполз по стойке.

Обдав перрон горячим дыханием и гудками, празднично-отмытая «сушка» 74 74 Прозвище советского пассажирского паровоза серии Су, выпускавшегося с 1924 по 1951 гг. неспешно отчалила с Саратовского вокзала, волоча за собой вереницу спальных; нырнула под гремящий путепровод, минула склады, бараки, иглу котельной, и уже пошла сквозь поля, когда Москву накрыл жесточайший ливень.

Все перевернулось вверх дном, земля и воздух вскипели в струях. В сохранившемся с обезьяньей поры рассудке, более надежном, чем знание логарифма и устава КПСС, горожанам мерещились мангры, тени голодных хищников и хотелось залезть на пальму. За ее отсутствием — на липу или березу — повыше от жутких тварей, стерегущих жертву в траве. Еще лучше — забраться всем семейством в пещеру, завалив камнем выход. Скорлупка рационального разлетелась, бразды взял древний как звезды ум — наследие пращуров столь далеких, что их не пустили на Ковчег.

Хлопали окна, бренчали запираемые щеколды, срывало белье с веревок. Бухгалтеры, швеи и профессора, и даже сотрудники, обремененные до ноздрей гостайной, — все искали себе убежищ, не желая стать щепкой в водовороте. Продлись такое бедствие месяц-два, мир бы снова скатился в хаос, кроме, разве что, высокогорных монастырей, да какой-нибудь арктической экспедиции с запасом спирта на пятилетку. Того гляди, понадобиться еще Ковчег — новый, дизельный, украшенный портретом вождя, населенный сугубо членами профсоюза.

Скорый, несущейся через тьму, резал плотный водный пирог, увлекая пассажиров, хмелеющих от «Арагви» и самогона, рассовавших наскоро вещи и едва успевших распорядиться закуской. Делегация МИМа заняла секцию в центре вагона и теперь сидела в полном составе на нижних полках, двинув под песий хвост мысли о работе и доме, наслаждаясь мимолетной командировочной свободой.

— Подтянем индустрию, и эх! — мотнул кудрями парень-провожатый, присланный заводом в Москву, чтобы без задоринки доставить «культрабов» на торжество. — Трактора! Бронемашины! Я вам говорю! У-у! Такой завод открываем! — развоевался он, опрокинув стопку — третью за три минуты, не считая вокзальной подготовки.

Умный Кудапов сделал страшные глаза и шикнул на молодца: мол, лишнего не болтай — повяжут, с поезда не сойдешь, и нас с тобой, дураком. Что танки? Ну, танки… Зачем про них расфуфыривать?

Парень махнул на него рукой, но все же осекся и продолжил гораздо тише, распространяясь в пределах плацкартной секции:

— Вы не представляете в своих там… театрах-библиотеках… какой это завод! Копаетесь в старье как… Да ну! Будет новое все, с прокатного стана, огненное, круче, чем у этих! Внуки будут гордиться, — и уже криком на весь вагон: — Наливай за рабочий класс!

На боковушке в проходе с хрюком повернулся толстяк, уронив на пол газету. Ее подобрали, но тот уже спал. «Звезду» подоткнули под матрац.

— Молодец, — похвалил толстяка Нехитров, явно раздраженный компанией, и пренебрег искусительно-румяным томатом, поднесенным Асей.

— Это надо видеть, девушка… Как зовут вас? — в глазах прыткого парня загорелось, он двинулся было к ней, но отъехал куда-то вбок, удивившись, что чудное создание не достигнуто, а за плечи его держит похожий на быка Порухайло.

— Да Ася же, — обиженно сказала она — видно, не в первый за вечер раз.

— Ах, да-да, Ася… Там у нас будет, Ася, увидите… Вы враз останетесь в Волгограде, это я вам гарантирую! Останьтесь, Асенька, а?

— Больно шустро, — сердито отворачивалась девица, ни на секунду не теряя парня из виду.