Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Порухайло дебиловато моргнул, открыл рот на такую наглость, но, посмотрев Нехитрову в лицо, возражать не стал.

— Спать, — повторил тот как вожатый в пионерлагере и споро улегся на своей полке, вытолкав с нее постояльцев. — Согласно купленным билетам, товарищи.

Илья вертелся и еще долго думал обо всем этом, а когда начал засыпать, за окном уже был рассвет и поезд гарцевал между дачами, стоящими в зыбкой дымке.

В следующий день после университетского семинара (трое чудаков в холодной преподавательской и пустой чай) М. решил пройтись, освободив голову от расчетов, совершенно измотавших его. В последнее время он, убедив себя в том, что находится буквально в шаге от открытия какой-то важной закономерности, сидел за ними безвылазно, и даже позеленел от бессонных штудий. Плохо ел. Бормотал под нос. Короче, во всей красе страдал от ума.

Словно разбуженный в полдень филин, он то и дело останавливался, щурясь на солнце, вдыхая горьковатый февральский воздух, дико поглядывал на людей. Затем решился на большой крюк, дошел до Поляны, обогнул парк и в конце концов свернул на помянутую Бровицким улицу и уже почти миновал ее, вспомнив про его вчерашний рассказ. По всему судя, дом и дворик слева были именно теми, что так огорошили Бровицкого. Дом, кстати, старый и неухоженный, дворик скудный, и деревья вокруг него — чахлые, сгорбленные и жалкие. Теперь они стояли без листьев, навевая видом тоску по чему-то безвозвратно утраченному, как бывает, когда смотришь на покинутое жильцами место.

Решив подтрунить по возвращении над соседом, М. усмехнулся, подошел и посмотрел за ограду… Где сидел тот самый старик с глазированной головой, синими как небо глазами, прямой, высокий, в черном долгополом пальто. Впрочем, не было никаких сомнений, что он жив: сидевший повернул голову и в ответ посмотрел на М. цепко и внимательно, будто искал в нем беглого вора. Затем кивнул и, опираясь на трость, поднялся, явно собираясь заговорить.

Из вежливости М. подошел вплотную к ограде, готовый выслушать всегдашнюю стариковскую чушь — про политику, погоду и вредство женщин; даже потянулся за папиросами угостить, если тот попросит… А когда моргнул, был уже внутри, во дворе, стоя на размякшем снегу перед с белоглавым. Не дав опомниться, тот сплел совершеннейшую нелепость бойким профессорским баритоном, будто возвращаясь к только что прерванному разговору:

— Так я приглашаю вас зайти в гости! Скоро время обеда, а мне строго запрещено врачами принимать пищу в одиночестве — из-за язвы: один я переедаю и потом мучаюсь коликами неделю. Хорошо? Называйте меня Магнифер Гедеонович. А вас я знаю.

М., не желая терять лица под напором старого господина, кивнул в знак согласия, даже не спросив, откуда тот его знает, и пошел за ним под взглядом какой-то женщины, вешавшей белье на грязных веревках, натянутых поперек двора. Сзади нее терся худой головастый мальчуган лет шести, норовивший стащить прищепку. У арки дворник с лопатой курил в усы. Мирная замечательная картина. М. невольно вспомнил про свое детство, проведенное в Житомире и в Одессе, — дворики, белье, кошки, запах жареной рыбы…

Сам того не заметив, он уже миновал пролет, следуя за назойливым стариком. Глянул сквозь окно и увидел, что двор теперь совершенно пуст! — ни дамы, ни мальчишки, ни дворника. Рука сама потянулась перекреститься и бежать вон. Но бросаться в панике наутек, когда уже решился идти, было неприличным. Он внутренне сжался, словно готовясь принять удар, и нащупал в кармане револьвер, с которым не расставался в последний год.

Однако нападения не последовало. Старик, шедший впереди, по-черепашьи посмотрел на него, и по взгляду его читалось, что он знает о терзаниях гостя, терзания эти считая полнейшей чушью:

— Не тревожьтесь вы так, я действительно ждал и хотел вас видеть. Вчера этот ваш товарищ, который рассмешил меня своей выходкой… Ему, кстати, не откажешь в наблюдательности. Да-да… Передавайте ему привет, если встретите. Он ведь меня каким-то колдуном посчитал, пожалуй! А с виду рациональный молодой человек. Вот к чему приводит гуманитарное образование.

Старик, пока говорил, поднялся по лестнице и толкнул лишенную таблички дверь, которая легко и беззвучно отворилась. Соседняя с надписью «Музыкальный критик П. М. Глухих» была накрест заколочена досками.

— Проходите. С вами никакой контрреволюции не станет… Революции, впрочем, тоже. Оружие свое можете оставить без опасений — никто его не сопрет в передней, и оно, уверяю, вам не понадобится.

М. словно во сне вошел внутрь и снял пальто, оставив в нем пистолет.

— Я вообще далек от каннибализма и от политики — заглавной его формации. Все теперь только об одном говорят, — ворчал старик, сдирая одну об одну колоши, — война, война… Войны начинаются в головах. Люди просто сотворены безумными. Внуки Каина. Снова на Подоле 77 77 Подол — местность Киева. была стрельба! Туфли надевайте, полы холодные.

М. вдел ноги в остроносые персидские туфли, на которые указал хозяин. Целая полка таких же была в прихожей, а эти, словно ожидая его, стояли сразу у входа.

«… на Подоле была стрельба…» — в мыслях М. встал аптекарский дом с балконом, висящим над мостовой, где, будто вчера, он курил сигару, сердясь на дурацких теток. Какая ерунда, эти застольные пикировки, когда тут такое! Жив ли вообще аптекарь Мильн, владелец гипсового черепа и прекрасной библиотеки? Впрочем, на бинты сейчас самый спрос. Врачей и провизоров всякое войско должно беречь в собственных интересах. Так пусть же и его, весельчака и пропойцу, сбережет оно вместе с его Катиш. Но что имел в виду этот странный тип, сказав «если встретите» про Бровицкого?

В этих мыслях он прошел сквозь большую богато обставленную переднюю, освещенную матовыми шарами под потолком, миновал несколько дверей и оказался в совсем уже огромной гостиной, обставленной разномастно и вычурно.

Хозяин, шедший все время впереди, остановился у стеклянного столика с целым арсеналом бутылок и налил два бокала скотча.

— Но не будем о грустном, не для того я вас пригласил, молодой человек, чтобы упиваться ностальгией и беспокойством о будущем. Есть темы и поважнее.

Стены квартиры покрывали картины и коллажи всевозможных размеров (в массе весьма безвкусные), посвященные в основе морской тематике — фрегаты, форты и маяки, дополненные странными неуместными деталями, вроде сигарных этикеток или птицы додо с ведром в клюве. Самый большой коллаж находился над камином рядом с полотном Айвазовского, отчего выглядел еще уродливей и страннее. На нем был изображен двухмачтовый парусник на рейде, рядом — выступающий из моря утес. Фото, составленное из отдельно отпечатанных прямоугольников, было настолько смутным, что о том, что это именно парусник, можно было догадаться лишь стоя у противоположной стены, спиной упираясь в крейсер с ершиком вместо якоря. Флагом бригантине служил полосатый шарф, прибитый к стене гвоздями.