Ефим Гаер - Спрятанные во времени

М. представлял себе так и сяк обветшалый дом, где располагалась эта квартира, но никак не мог объяснить, в какой его части они находятся. Квартира была огромна. Комнаты, переходы, лестницы… Уж тем более, никакого намека на зимний сад с улицы видно не было, за это он ручался.

Столовая, где они сидели, была совершенно не похожа на прочие помещения, которые видел М., мрачноватые и нелепо обставленные, — легкая мебель, свет, плавные беленые своды и фрески из греческой мифологии, весьма искусно написанные. Все они были посвящены одному герою, а именно Одиссею: справа от двери была Итака начальная, провожающая героя в путь, слева — вновь обретенная после странствий (убиенный женихов автор деликатно упустил).

— Не пренебрегайте и нашим обществом, не все же отдавать античным героям, — рассмеялась Мари, глядя на засмотревшегося на фрески М.. — Мы редко принимаем гостей, хотя гости не так уж редки у нас.

М. бесконечно смутился, а последнюю фразу вообще не понял, поэтому срочно схватил маслину и зачем-то начал ее анатомировать на тарелке, из чего, конечно, ни на йоту не вышло проку: скользкая штука выпрыгнула на скатерть, оставив на ней пятно.

— Ужасно извиняюсь… — промямлил молодой человек, и так рассердился на себя, что за одно рассердился и на других. — Прямо музей у вас какой-то, страшно шагу ступить.

— Возможно-возможно… А вам, я смотрю, искусство не симпатично?

— Да какое это искусство?! Ну, это-то, пожалуй, еще да — какой-то сюжет, основа, а там в комнатах, извините, пародия на живопись. Бред просто! Не все, не подумайте — я ценю. Там ведь и прекрасные картины висят. Но шарф вместо флага?! Даже как-то…

— Вы откровенны. Бред? Может быть. Это дело вкуса. А с другой стороны, этот, как вы выражаетесь, бред стоит немалых денег. С чего бы?

— От бескультурья, — отрезал М., сам себе поражаясь: зачем было встревать в этот спор, да еще в резких тонах? Хуже того, ему, ни горчичного зерна не знающего в искусстве. Тот случай, когда язык говорит за нас, и лучше бы он молчал!

— А вы каких художников предпочитаете? — поинтересовалась красавица Мари, поднимая тонкий бокал на свет. Ее губы подрагивали в полуулыбке, алые как вино.

— Я…

Почему в голове всплывает только «Шекспир», когда так надо сказать другое?! Чего такого сделал этот англичанин, если ты себя-то не сразу вспомнишь, а он, гололобый хитрец с бородкой, тут как тут, во всей красе, будто дядя родной, смотрит с портрета, врезавшегося в память с гимназии, и рассуждает многозначительно: «Быть или не быть…»?

— Я… разных предпочитаю. Голландских М. ов в основном, — выкрутился М., мысленно отмахиваясь от Гамлета, принца датского.

— Вот, Мари! — Магнифер аж подскочил на стуле. — Я всегда говорил, что молодым нравятся утрехтские караваджисты. Их живопись эротична . Это возраст. Когда смотришь на «Старый с молодой» Тербрюггена 79 79 Имеется в виду полотно Хендрика Тербрюггена (1588 — 1629). в двадцать, видишь только грудь и улыбку женщины. Проходят годы… и вдруг, ба! — различаешь старика, казавшегося раньше лишь темным местом, — Магнифер широко улыбнулся, обнажив белые как у юноши зубы. — К моему возрасту, миль пардон, грудь уже надоедает и очкастый пердун в берете кажется интересней дамы: с ним явно можно поболтать за стаканчиком в тихий вечер, а с этой развеселой красоткой — двух слов не свяжешь. Всему свое время, всему свое…

Мари заливисто рассмеялась.

— Вы бесподобны — оба! Один и другой порет чушь, и с такой чарующей убежденностью. Марафон абсурда. Добавлю, чтобы не отставать от вас в глупости: наречем это ординарное «кьянти» «фалернским» и выпьем за здоровье всех философов и их бочки! Vivat stulti 80 80 Лат. — Да здравствуют дураки! !

Девушка в два глотка прикончила свой бокал и встала из-за стола, бросая салфетку на пол.

— Молодой человек, хватит мучить маслину! Проводите меня в оранжерею. И возьмите вон ту корзинку, станем собирать апельсины.

Вдвоем они прошли на веранду, а Магнифер, как ни в чем не бывало, достал из кармана мышь и принялся кормить ее крошками.

В стеклянную крышу, необыкновенно чистую и прозрачную, отвесно лупило солнце. При этом воздух был прохладен и свеж.

Протиснувшись сквозь листву, М. с любопытством взглянул наружу: три четверти открывшегося пейзажа занимало небо, и лишь внизу простирался город — смутно и далеко, будто смотришь с большой горы. Что за город, М. не мог понять. По его суждению, в Киеве не было столько башен. Но он не был вполне уверен.

— Как такое возможно?.. — ошарашенно спросил он, не сводя глаз с пейзажа.

— Что именно? — спросила Мари, отрывая оранжевый плод от ветки.

— Где мы? Вы чем-нибудь меня опоили?

— Ну, в самом деле! Это просто хамство какое-то! — девушка с силой бросила апельсин в корзину, так что он вылетел из нее на цветную плитку. — Стала бы я вас опаивать, нужно очень…

— Но это ведь невозможно! Волшебство какое-то!

— Волшебство — вот! — очередной апельсин полетел в корзинку (на этот раз в ней оставшись). — Думаете, далеко забрались? Хм… Расстоянием во вселенной никого не удивишь. Вы же математик, не так ли? Знакомы как-никак с астрономией? — в ее голосе звучала издевка. — А вот апельсинов — раз-два и обчелся. И никто, заметьте, не знает, откуда они взялись. Примите же это чудо как дар и прекратите свою истерику. Наслаждайтесь!

«Оба, отец и дочь (М. почему-то сразу решил, что Мари дочь хозяина) — ужасные демагоги!».

Набрав дюжину плодов, они вернулись в столовую, где Магнифер теперь курил сигару. Мышь бесцельно бегала по столу, слишком сытая, чтобы лезть в тарелки.

— Я вам коньяку обещал, так пойдемте. Закусывать коньяк нужно сыром или устрицами, мой вам совет. Но уж никак не лимоном, конечно, как делают те, кто ничего в этой жизни не понимает, копируя за теми, кто сознательно желает перебить вкус. Вы же не из тех, я надеюсь? Сырную тарелку с собой берите… этот, проволоне 81 81 Сорт итальянского сыра. , выкиньте из нее — слишком соленый для коньяка.

Миновав галерею, полную работ Брейгелей 82 82 Имеется в виду семья живописцев Брейгелей: отец Питер Брейгель Старший (ок. 1525 — 1569) и его сыновья Питер Брейгель Младший (1564 или 1565 — 1636), Ян Брейгель Старший (1568 — 1625). , и комнату с огромным пустым аквариумом, они оказались в библиотеке. По трем его стенам шли высокие шкафы с книгами, четвертую от пола до потолка занимало окном с видом на прибой. К маяку, возвышавшемуся на мысе, двигалась маленькая фигурка с собакой. К этому моменту М. уже исчерпал способность удивляться и лишь отметил, что собака — скорее всего, ретривер.

— Мне, без обиняков, нужна помощь в непростом деле, — Магнифер посмотрел в глаза М. и поднял бокал. — Мало кто для него подходит. Прозит!