Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Я не знаю, стоит ли… — осознав, что Шун-Ди у костра не один, Уна осеклась на полуслове. Лис смотрел на неё, как и всегда — спокойно, с дружески скрытым подначиванием. Она на него не смотрела вообще: прошла и села бок о бок с лордом Ривэном, перекинув через плечо чёрную косу.

Но её щёки атаковал румянец, а руки сжались в кулаки. Новое, страшноватое допущение встревожило Шун-Ди: что, если Лис превращался при ней?… Он не знал больше ни одного «двуногого», при котором Лис пошёл на такое. Никого, кроме себя.

Это задело его сильнее лжи, и равнодушия, и иронии. Сильнее тысячи пренебрежительных поцелуев. Лис в полном праве целоваться с кем угодно — хоть с этими соснами, хоть с вон той фиолетовой ящерицей, мелькнувшей между корней, — но не принимать же, в самом деле, при этой ти'аргской девочке свой истинный облик?!

А почему не принимать? — растерялся Шун-Ди. И не сумел сплести ответ, достойный миншийца.

— Мы обсуждали древесных драконов, — сухо сказала Уна, обращаясь к нему. — Лорд Ривэн не встречал ни одного из них.

— Я тоже, — признался Шун-Ди. — Они сторонятся чужаков. Насколько мне известно, лес у ущелья Тан Эсаллар — их единственная обитель. Говорят, даже тауриллиан дотуда не добрались.

— Древесные драконы очень живые, — задумчиво протянул Лис. — Они так тесно срастаются с деревьями и землёй, что в зрелости напоминают духов-атури. Хоть кое-кто из моих соплеменников и пересекался с ними, в целом они закрыты, как ваш восток… Впрочем, и на востоке, — он по-кошачьи потянулся, хрустнул пальцами и встал, покосившись на Уну, — как показывает опыт, не так уж много таинственного.

— Значит, у кентавров с ними больше общего, чем у вас, — бесстрастно, на первый взгляд даже не язвительно, сказала Уна. — Шэги отправила нас в ближайший… ближайший…

— Садалак, — помог ей лорд Ривэн. — Нечто наподобие племени у кентавров.

Племени… Садалак — это братство ума и духа. Шире, намного шире племени. В целом Шун-Ди нравился лорд Ривэн, но иногда он, увы, слишком узко мыслит. Очень самонадеянно думать, что понимаешь западный материк, если прожил здесь не больше пары лун.

Хотя и сам он едва ли его понимает. Можно ли вообще понять кого-то, кто привык совсем к иной жизни — пище, погоде, сравнениям, надеждам и страхам? Потому Шун-Ди и удивляла тяга Лиса и Уны друг к другу. Они были разными, как море и скованная им суша, как молния, чьё прикосновение убивает, и медленно назревающий град. С другой стороны, возможно, это несходство всё и объясняет.

От вглядывания в разгоравшийся костёр у Шун-Ди начала ныть голова. Лис как раз мурчаще рассуждал о том, чем садалак отличается от племени у Двуликих и семьи у людей. Шун-Ди в таком случае прибегнул бы к возвышенным фразам — духовное братство, особая общность — и, конечно, получил бы от Лиса несколько словесных оплеух.

Если бы Лису не было наплевать.

— Где Тимтанье… Тимтиан… — он прокашлялся. — В общем, Тим? Нам с ним нельзя разминуться. Он знает, где сейчас стоянка кентавров. Они постоянно перемещаются, и уследить трудно.

— Он с Инеем, — Уна открыла сумку и вытащила походную лепёшку — пышную, нежно-золотистую, выпеченную лесной магией боуги. После Паакьярне их запасы утроились — а Руми, её подруги и родственницы до последнего рвались добавить ещё. Наверное, так их ненавязчиво торопили с уходом. — Они хорошо поладили.

— Дружба, об которую можно обжечься, — ревниво пошутил Лис. — Или порезаться.

— Как любая дружба, — обращаясь к лепёшке, отметила Уна. Шун-Ди жестом попросил передать ему тоже; лорд Ривэн присоединился к их трапезе, разнообразив её маслом и каким-то травяным соусом. Довольно долго все ели в молчании. Судя по плотному покрывалу тьмы, час Соловья уже миновал. Было свежо и тихо.

— Наша миледи придумала, что именно скажет древесным драконам? — поинтересовался Лис, пережёвывая ломтик оленины. Боуги не жаловали мясо, но ради гостя-оборотня делали исключения. — И попросит ли их помочь лорду Иггиту?

— У миледи есть имя, — прохладно улыбнулся лорд Ривэн. — И откуда же ей знать это, любезный менестрель?

Лис хмыкнул.

— От уважаемого к любезному… Наши отношения стремительно развиваются, милорд. Итак?

Уна стряхнула крошки с верхней губы. Шун-Ди почему-то отметил про себя, что она выглядит намного лучше, чем на корабле: уже не такая усталая и осунувшаяся. Может, дрожащий от магии воздух и запах сосен оживляют её так же, как и его?

А может быть, дело в Лисе. Или в очаровательных проказах Тима — очаровательных ровно до тех пор, пока Шун-Ди не приходится переводить его объяснения после фокусов… «Я положил шишку за ухо, вот и достал её оттуда. А как же иначе?» — удивлённо и медленно, точно слабоумным, пояснял боуги. Зелёные глаза с детской непосредственностью, снизу вверх, смотрели то на Шун-Ди, то на Уну. Тиму было невдомёк, что они просто не успевают заметить его движения. И что не для всех использовать магию так же естественно, как дышать.

— Отказ боуги был весьма однозначным, — вздохнула Уна. — Даже не знаю, стоит ли пытаться ещё раз.

— Это разумно! — закивал лорд Ривэн. — Я бы тоже не стал, знаете ли, лишний раз навязываться в друзья кентаврам или драконам. Они не пойдут за людьми.

Дорелиец ел изящно и аккуратно — хотя, слава Прародителю, без отставленного мизинца, как многие из вельмож Минши. Шун-Ди вспомнил раздушенного, напомаженного Ар-Эйха — и то, как стоял напротив него, пристыженно опуская голову. Ненависть к другому — грех, порицаемый Прародителем — подошла совсем близко и приобняла его скользкой рукой. Раньше Шун-Ди не чувствовал, что ненавидит Светлейший Совет. Даже к хозяину, к размытой фигуре с плетью из детских воспоминаний, он не испытывал ненависти…

Прозрачный воздух Лэфлиенна, помимо всего прочего, заставляет быть честным. Старая Шэги была права, когда взялась гадать Уне.

И Лис был прав, когда поцеловал её.

Все они были честны перед самими собой. Только Шун-Ди лгал.

Что мне даёт эта ложь? Я познал подлинную боль, как учит Прародитель, или лишь тщеславно кичусь этой болью?

Ухмыляясь, Лис ликующе поднял длинный палец.

— Ага, значит, красивая клятва у моря больше ничего не значит? Бедняжка лорд коронников останется без поддержки?

Уна молча проглотила остатки лепёшки, глотнула воды из фляги, встала и направилась к палатке. Расшитую цветными бусинами палатку им подарил Толстый Трамти; по ночам бусины звенели, наигрывая нежные успокаивающие мелодии, а колышки из чьей-то кости светились мягким серебром. От самого Паакьярне палатка по какому-то бессловесному соглашению доставалась Уне — как единственной даме в их отряде.

Шун-Ди понял, что больше не хочет и не может сдерживаться.