Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Н-не знаю. Я не Отражение, чтобы читать мысли.

Лис фыркнул от смеха — и смеялся долго, подпинывая прибрежные камыши.

— Ты пытаешься шутить, надо же. Зелье точно волшебное, — он успокоился и прочистил горло. — Итак… Если это Тот Самый Вопрос, то мы оба знаем, в чём он состоит. И оба знаем, каким будет ответ.

— Не уверен, — выдавил Шун-Ди. Ему хотелось провалиться сквозь землю — прямо в ту раскалённую жидкость, что вечно клокочет под ней, как рассказывал старик-опекун. Жаль, что нет зелья, способного в этом помочь.

— А я уверен, — Лис вздохнул. Его острое лицо, залитое звёздным светом, вдруг погрустнело. — Жизнь сложна и проста одновременно, Шун-Ди-Го. Не гонись за тем, что на самом деле тебе не нужно.

— Я не понимаю.

— Понимаешь.

Шун-Ди сжал в кармане полупустой флакон. Ладонь вспотела, будто он писал в расчётной книге весь жаркий день на острове Рюй. Происходящее навязчиво напоминало игру в «верю — не верю» с Маури Бессонником — наверное, степенью своего безумия.

— Ты любишь Уну? — тихо выпалил он.

Лис сморщил нос.

— Это не тот вопрос.

— Не тот, — согласился Шун-Ди. — Но я хочу, чтобы ты ответил.

— В Кинбралане ты уже интересовался чем-то подобным.

— Интересуюсь заново.

Лис помолчал. Пружинисто сел, запустил руку за пазуху и вытащил что-то маленькое и блестящее. Острый треугольник из металла.

— Знаешь, что это? Наконечник для стрелы работы кентавров. На нём заклятие боуги. Копытные верят, что поэтому никогда не промахиваются в битвах. Потому что боуги зачаровывают им стрелы, — Лис потрогал наконечник пальцем. — Все всегда ищут объяснения не в удаче или таланте, а в чём-то, пришедшем со стороны. Глупо, да?

— Нгуин-Кель дала тебе его?

— Точно. Не учла, увы, что я не умею стрелять, — Лис закрыл наконечником один глаз — и сразу, в сочетании с серьгой, стал похожим на отчаянного разбойника. — Но я подумал: забавно будет использовать эту штуку в заварушке с наместником Ти'арга. Столько сюрпризов для него… Подарю кому-нибудь из лучников Иггита Р'тали. Впрочем, успеха не гарантирую. Выстрел зависит не от стрелы, а от того, кто натягивает тетиву.

Одно из созвездий на небе напоминало петлю. Как грустно, что петля ненастоящая.

— Ответь мне, Лис. Пожалуйста.

Лис убрал наконечник.

— Я ответил.

— То есть тот, кто стрелял, промахнулся?

— Только не в твоём случае, Шун-Ди-Го. Это ты влюблён.

Шун-Ди перестал дышать.

— Я… Что?!

— В Уну, — промурлыкал Лис, изящно опрокидываясь на землю. И бессовестно подмигнул: — А ты что подумал?

Шун-Ди вскочил.

— Но ничего… Лис, я…

Тихо хохоча, Лис опять повернулся набок; тесьма успела развязаться, и его волосы рассыпались по камням.

— Да ладно тебе, Шун-Ди-Го. Это была шутка… Почти. Кстати, ты чётки раздавил. С са'атхэ нужна осторожность — оно, между прочим, в первую очередь увеличивает физическую силу.

Сначала Шун-Ди не понял, о чём он, но потом взглянул на свою руку — и увидел, что держит изуродованные чётки. Половина бусин превратилась в деревянную труху. Коралловые лежали в сумке у костра. Более ценные чётки — жемчужные, доставшиеся от опекуна, — он оставил дома, но и эти, походные, всегда очень берёг… Он не заметил, как взял их. Не заметил, как опилки больно вонзились в кожу.

Лис прав: с этим са'атхэ нужна осторожность.

— Но ты понимаешь, как всё это опасно? — пробормотал он, не в силах длить эту тему. Говорить о себе и Лисе, о том, насколько он Лису неважен (важен?…), было невыносимо — как ковыряться в рубцах от плётки хозяина. — Понимаешь, что мы можем проиграть?

— Проиграть наместнику? — удивился Лис. — С кентаврами, этим полоумным союзом племён и, возможно, Повелителем Хаоса? Ты о чём, Шун-Ди-Го?

— Пусть не наместнику. Пусть королю Хавальду, — Шун-Ди снова сел, выравнивая дыхание и стряхивая труху с ладоней. Железная сила наполнила его мышцы, а он даже не ощутил. Интересно, сейчас он сильнее Лиса? И что было бы, если бы он, допустим, ударил его?… Глупая мысль. Глупая и мерзкая. — Ему мешают коронники, и он не расстанется с добычей вот так легко. Если он введёт в Ти'арг свои войска, от наших шансов мало что останется. Об этом ты не подумал? Мы можем умереть, — он сглотнул горькую слюну. Стрекозы спустились к самой воде, замедлили свой полёт, и теперь в дрожи их крыльев ему чудилось недоумение. — Все мы. И ты тоже.

Лис помолчал. Потом ответил рассудительно и серьёзно:

— Но это нормально, Шун-Ди-Го. Все смертны, и каждый наш день может стать последним. Потому и следует делать то, что желанно или необходимо, ни на миг не откладывая. Разве не тому же учил ваш Прародитель? И кроме того, — он хмыкнул, — когда-нибудь наши пути разойдутся, ибо не только смерть, но и жизнь их разводит. На редкость умело, надо сказать. Ты хочешь знать заранее, что случится завтра, или после нашего возвращения на восток, или через десять лет, — но так не бывает. Прекрати строить планы.

— Я не Двуликий, — выдавил Шун-Ди. — Я человек, а люди нуждаются в надежде. Когда её нет, нас ломает отчаяние.

— Знаю. Но опасность не отменяет надежду.

— Правда? Ты сам сказал, что жизнь разводит пути. Значит, когда-нибудь ты… исчезнешь?

Зрачки Лиса сузились, будто чёрные нитки. Он сел, опираясь на локти, и одарил Шун-Ди спокойной, почти братской улыбкой.

— Необязательно. Но ты должен быть готов и к этому. К тому, что из-за этого Обетованное не рухнет, и твоя жизнь продолжится, — Лис вздохнул. — Научись жить сам, Шун-Ди-Го. Сам и для себя. Ты честный и добрый, но слишком зависимый.

Шун-Ди припал плечом к кипарису, глядя на озеро, еле заметно волнуемое ветерком. Внезапный протест поднялся в нём: с какой стати все они его учат — Лис, Уна, Индрис, Фарис-Энт, приятели из Минши, Советники? Слишком зависимый, слишком робкий, слишком ответственный — слишком, слишком… Кто проводит эту грань? С чего они взяли, что знают, как должно быть?

Нелепое устройство мира, где он не имеет права ответить, но обязан выслушивать. Может быть, Альен Тоури был прав в своём дерзком бунте?

— Спасибо за откровенность, Лис. Доброй ночи.

К костру Шун-Ди вернулся далеко за полночь. Будь они в Минши, сказал бы, что примерно на границе Часа Вора, когда всё замирает в тревожном ожидании и лиходеи выходят на свою тонкую работу в темноте, и Часом Моря, когда на мир спускается тишина и смертных смаривает сон. Смолкла ночная птица, не было слышно ни насекомых, ни даже моря — благодаря ослабшему ветру. Казалось бы, идеальное время для сна; но кожа Шун-Ди горела, а мысли путались. В голову пришла глупость: если бы он писал стихи, то сейчас, в кипарисах, около дремлющего моря, наверняка написал бы что-нибудь — длинное, однообразное и тоскливое, как жизнь.