Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Возможно, зря: Лис мог бы образумиться под его укоризненным взглядом. Шанс был, пусть и крошечный.

Лис не стал отшучиваться, как обычно. Серьёзно и раздражённо напомнил, что большая часть его ран и синяков — от копыт кентавра-подростка (Шун-Ди не видел, но догадался, что Лис издевательски поклонился Фарису) и от встречи с первым отрядом оборотней, когда он, между прочим, защищал шкурку одной спесивой леди, которая не сумела вовремя воспользоваться своей магией.

Вспыхнув, Уна выдала что-то аристократически завуалированное и едкое; суть, впрочем, сводилась к простому упрёку в неблагодарности. Лис отчётливо клацнул зубами (признак крайнего гнева, который нечасто одолевал его) и отметил, что он не имел в виду ничего подобного, а Уна во всём ищет тайный умысел и двойное дно — точно правитель, которому везде мерещатся заговорщики. Что иногда нужно жить, а не анализировать. Шун-Ди вздрогнул, вспомнив свой недавний разговор с Фарисом-Энтом.

Уна почти затолкала в пасть Инею последнюю полоску мяса и громко прошептала:

— Иногда нужно делать хоть что-то полезное, а не страдать напоказ. Не спорю, это приятно — бахвалиться тем, как тебе больно.

— Естественно, Вы знаете это лучше всех, миледи, — вскакивая, прошипел Лис. — Вы бахвалитесь своей болью постоянно — только всерьёз и не песенками, как я.

Уна съёжилась, будто от удара, и молча прижала к себе Инея. От ответа она, к счастью, воздержалась, но и отвечать было некому: Лис уже убежал.

Лорд Ривэн, тяжко вздохнув, развязал мешок с едой и достал один из горшочков, подаренных им Нгуин-Кель.

— Остынет и вернётся. Не бери в голову, Уна… Будешь творожные лепёшки?

— Нет, спасибо, — замороженным голосом отказалась Уна.

Шун-Ди закончил с костром и сел рядом с ней. Он отвратительно себя чувствовал.

— Почему ты не пошёл за ним? — спросила она спустя несколько секунд.

Пальцы скользили по серебристой чешуе, споря с мрамором изяществом формы. Уна вытянула ноги, и распластанные крылья Инея покрыли их полностью, как тонкое одеяло. Дракон жмурился, пытливо косясь на Шун-Ди. Лорд Ривэн и Тим ужинали лепёшками, ягодами и овечьим сыром из подарков кентаврихи, усиленно делая вид, что всё в порядке.

— Лису не нравится, когда его утешают. Излишняя забота раздражает его.

Уна тускло улыбнулась.

— Вот как. Видимо, два случая в лесу он тоже считает излишней заботой с моей стороны. Непонятно, как тебе не досталось.

— Мне?

— Да, ты ведь бросился между ним и тем молодым кентавром. Он мог бы тебя покалечить, — Уна задумчиво потёрла рукавом своё зеркало. — Некоторые не ценят то, что другим не наплевать на них.

Шун-Ди отвернулся. В тёмной громаде океана — отсюда она, будто картина в раме, открывалась между двух кипарисов — отражались звёзды. Белыми мотыльками дрожали и покачивались на волнах.

Она, конечно, права. Это «не наплевать» — вовсе не данность, а чудо, за которое нужно каждый день благодарить Прародителя. Но Лис давно привык ко всеобщему обожанию и даже этого не скрывает.

Тем не менее, въевшаяся привычка защищать друга взяла верх.

— Он ценит. Только… не хочет выражать это. Может быть, ему сложно.

— Это Лишу шложно што-то выражить? — усомнился лорд Ривэн, воздавая честь творожной лепёшке. Он проголодался за часы пути и, кажется, окончательно позабыл о придворных манерах. Тим щипал лепёшки опрятно, маленькими кусочками, и тайком хихикал над лордом. — Ш его вешными прибаутками — шложно шкажать «шпашибо»?

Пока Шун-Ди подавленно изобретал ответ, послышалась поступь копыт по редкой траве, и справа, из-за деревьев за Уной, вышел Фарис-Энт. Глаза кентавра блестели ещё пронзительнее обычного; он нёс пучок цветов с округлыми розовыми лепестками и забавно торчащими тычинками. Шун-Ди видел такие в лесах юга и центра материка, в экспедиции, но не помнил названия.

— Чуть дальше уже видны пики гор, — взволнованно сообщил кентавр. — Завтра утром мы спустимся с плато, а к вечеру, если духи будут благосклонны к нам, достигнем ущелья. Пройдём сквозь него и выйдем прямо на дорогу к лесу Эсаллар.

Если духи будут благосклонны… Значит, Фарис-Энт, в духе кентавров «старой школы», сохранил уважение к атури. Лис будет счастлив, если в горах или в лесу вдруг встретится кто-то из них.

Шун-Ди перевёл новость для остальных. Лорд Ривэн заулыбался; на его кривоватом носу блестело пятно черники. Уна лишь кивнула и поблагодарила проводника.

— Ты не рада? — спросил Шун-Ди, чувствуя, что печаль Уны почему-то расстраивает и его. — Мы почти у цели. Возможно, ты скоро вернёшь отца.

— Возможно, — Уна продолжала рассеянно гладить Инея. Кентавр бережно сложил цветы на стопку своих вощёных табличек с переводами, отошёл в тень, встал ровно и склонил голову на грудь — приготовился ко сну. Все они спят стоя. И зачем ему понадобился букет? Принести загадочной «возлюбленной» в садалак? К тому дню, когда он вернётся туда, цветы успеют завять раз десять. — Но я не уверена, что это повод для радости.

Брови лорда Ривэна совершили причудливый танец на лбу.

— Почему? Мы проделали такой путь и…

— Я не уверена, что делаю всё правильно. Не уверена, что в этом пути был смысл. Как и в том, чтобы… открываться тем силам, которым я открылась, — Уна коснулась зеркала, и начавший гаснуть костёр вспыхнул ярче. — Древесные драконы могут вернуть лорда Альена, но он не желает возвращаться в Обетованное и воевать за Ти'арг. Для чего ему это сейчас? — улыбка Уны была горькой, как тоскливые, немногословные песни рабов, и поныне любимые на родном острове Шун-Ди. — Для чего всё это вообще? Может, Лис прав. Может, я просто кичусь своей болью.

Где-то на плато уныло вскрикнула ночная птица. Лорд Ривэн вздрогнул и покачал головой.

— Не желает? — беспомощно повторил Шун-Ди. — Но ты говорила, что видела сон с ним. Или… видение. Значит, он захотел связаться с тобой.

— Значит, я достучалась до него своей магией. Это как кричать у входа в дом — кричать и кричать, пока тебя не услышат на чердаке, — Уна без выражения посмотрела на него. — Больше ничего. Он ясно дал понять, что возвращаться не жаждет.

Лорд Ривэн взъерошил пятернёй волосы и кивнул Тиму; тот сразу вскочил и прыгнул к дорожным сумкам. Обратно прибежал с зубочисткой, полотенцем, куском мыла и флягой воды. Во время вечернего туалета лорда между ними царило особое, безмолвное взаимопонимание.

— Ты ошибаешься, Уна, — дорелиец закончил с зубочисткой и подставил ладони под флягу; боуги, закатав рукава зелёной курточки, щедро полил их водой. — Альен любил свою семью, Ти'арг и Кинбралан. Действительно любил, пусть и странновато… Кровь — не пустое слово для него. А вернувшись, он полюбит и тебя тоже. Навсегда, полагаю, не останется — что поделать, он такой, — но полюбит дочь и защитит королевство.