Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Среди оборотней были те, кто владел мечом, ножами, луком или боевым топором, но попадались и те, кто предпочитал рукопашную; в основном — кровожадные одиночки вроде Дуункура. Они настораживали Шун-Ди, но он подозревал, что их-то лорд Альен и ждёт больше всех. Все они, добравшись до Паакьярне, вставали на колени перед Повелителем Хаоса — точно приносили присягу. Кто-то пытался поцеловать край его чёрного плаща или воздух вокруг длинных пальцев; такие порывы лорд Альен вежливо пресекал, и в его взгляде мелькало усталое раздражение — но пропадало так быстро, что Шун-Ди сомневался, не померещилось ли ему.

Во-вторых, к берегу подплывали русалки. Их число тоже росло, и на второй-третий день вместо пары рыбьих хвостов в прибрежных водах серебрились десятки. Бледные девы с волосами цвета бирюзы или водорослей приближались к кромке песчаного пляжа у подножья Паакьярне и поднимали руки или шипели что-то на своём пробирающем до костей языке, призывая Повелителя. Он спускался и тихо, подолгу говорил с ними, присев у воды. Шун-Ди не приближался, но понимал, что зачарованный корабль — а может, и несколько кораблей — для пути на восток им снова обеспечен.

Наконец, на третий день пришёл отряд кентавров из садалака Арунтая-Монта. Отряд настолько большой, что Шун-Ди сначала показалось: вожак привёл всех своих родичей. На Паакьярне действительно явились почти все мужчины-воины, включая самого Арунтая, немногословного Гесиса и (Шун-Ди долго не мог оправиться от вспышки злости) юного Лурия, по милости которого Лис только недавно избавился от последних повязок. Было и несколько женщин — воинов и целительниц. Рыжеволосая Нгуин-Кель сразу спросила о Фарисе, и рассказ Уны опечалил её. Кентавры разбили лагерь на побережье и держались особняком: с боуги, русалками и — тем более — оборотнями их мало что роднило.

Миролюбивые майтэ, как и следовало ожидать, на Паакьярне не прилетели — да и в битвах от них было бы мало проку. Сами боуги тоже не рвались на восток; а может, просто хитрили, до последнего момента не желая раскрывать свои намерения.

Но в сумерках третьего дня — на следующее утро лорд Альен должен был выступить со второй речью перед союзниками и посвятить их в детали похода — случилось кое-что, по-настоящему поразившее Шун-Ди.

За три дня, проведённых у боуги, он выспался, надышался спокойствием сосен и, кажется, отогрелся душой, нащупав внутри давно утраченное равновесие. Будто посреди зноя Минши повеяло мягкой прохладой из северной весны. По крайней мере, так ему казалось. Впереди ждало много дел; лорд Альен действовал как умный и уверенный военачальник, а вовсе не как безумец, одержимый тёмной магией; Лис и Уна вели себя совершенно не как любовники — да и времени на это не могло быть: он помогал Двуликим и кентаврам с обустройством лагеря и пропитанием, она часами занималась магией с отцом. В общем, Шун-Ди стал чувствовать себя гораздо лучше.

Тот вечер снова выбил его из колеи.

Шун-Ди вообще иногда удивляло, как легко это происходит. Стоит немного приподнять голову, ощутить себя цельным, занятым и смело смотрящим вперёд — как тебя сметает новой волной ужаса и отчаяния, причём повод часто ничтожен. А иногда его и вовсе нет. Будто людьми управляют чары или воля незримого кукольника — из тех, что устраивают представления в торговых портах Кезорре.

Или он просто слишком слаб.

Отдуваясь от тяжести, они с Лисом принесли на поверхность Паакьярне котелок жареной оленины — для Двуликих-хищников. Охотиться на холме и в сосновом лесу вокруг, конечно, никому не запрещалось, но для такой толпы добычи было мало. Оборотни привыкли к охоте на своих владениях, где никто чужой не мог им помешать; жить вместе на тесном клочке земли, пусть всего три дня, было для них противоестественно. Шун-Ди боялся даже представить, что будет, когда они увидят ти'аргские города — и, главное, когда окажутся за их стенами.

— Что, опять порченая еда?

«Порченым» Двуликие называли любое мясо, если оно было каким-либо образом приготовлено. Из-за двух прильнувших друг к другу сосен вышел волк-подросток — бледный парень с цепким и злым, как у Дуункура, взглядом. Кажется, он же встречал их перед вчерашним ужином; Шун-Ди так забегался, что не помнил точно. Лис, улыбаясь, кивнул ему, и они поставили котелок.

— Почему порченая? Малыши-боуги так старались для вас, — прощебетал Лис, отступая в тень сосен. Из-под крышки котелка поднимался аппетитный запах; волчонок с деланым равнодушием потянул носом. — И вообще — воинам не пристало привередничать. Война есть война, правда, Шун-Ди-Го?

— Правда, — сказал Шун-Ди, хотя всё происходящее, по его мнению, пока мало походило на войну — скорее на затянувшееся дипломатическое посольство.

Двуликий приподнял горячую крышку и облизнулся. Ухмылка коснулась его грязных щёк.

— Ладно, выглядит неплохо. По крайней мере, лучше того коняги, что мы сегодня поймали в лесу, — он с вызовом уставился на Лиса, точно тот был ярым защитником кентавров. — Он какой-то совсем потрёпанный жизнью, кожа да кости. Бежал, наверное, издалека. И по-нашему болтает.

«По-нашему болтает»? Шун-Ди насторожился.

— У нас перемирие с кентаврами, мой юный друг, — певуче напомнил Лис, прислоняясь к сосне. Волчонок пожал плечами.

— Знаю, но он не из лагеря, какой-то пришлый. Ошивался тут и твердил, что должен поговорить с милордом. Ну мы и поймали его — на всякий случай, — паренёк, не смущаясь, почесал себе спину между лопаток, а потом сунул ту же руку в котёл; Шун-Ди поморщился. — Кто их знает, этих коняг. Не волнуйтесь, пока не поджарили.

— Нужно было привести его к милорду, — Шун-Ди переглянулся с Лисом. Тот прищурился и, будто бы бесцельно пиная шишки, пальцем ноги начертил на земле квадрат. Два бурундука, в нескольких шагах поодаль устроившие сражение за орешки, уставились на него вопросительно. — При нём не нашли ничего… необычного? Вощёных табличек, например?

— Табличек? — волчонок уже набивал рот олениной; жир стекал по его подбородку к амулетам на шее — фигуркам из дерева и птичьих костей. — Не знаю. Был мешок с каким-то хламом. Мы проверили, нет ли там оружия, а подробнее я не вникал… Привести вас к нему?

— Да, пожалуйста, — взволнованно сказал Шун-Ди. Лис предостерегающе кашлянул:

— Не доверяй врагу, жене и бывшему другу. Слышал такую пословицу, Шун-Ди-Го? А уж сколько песен на ту же тему…

— Если это Фарис-Энт, если он догнал нас, мы должны его выслушать. Пожалуйста, Лис.

Лис возвёл глаза к верхушкам сосен.

— Твоя наивность поражает. Если это тот переводчик, лично я не жажду его выслушивать. Он уже сделал то, что сделал.

Шун-Ди вспомнил, каким безумным огнём светился изнутри Фарис-Энт, покидая тот храм застывших в истоме статуй. Он был не просто разгневан или огорчён — готов на всё. У него отбирали Возлюбленную — смысл жизни, — и он отшвыривал эту жизнь, как ненужный мусор. А на следующий день попытался убить Уну, что, казалось бы, подтверждает правоту Лиса.