Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Но…

— Может быть, он передумал.

— Как недоумок-росомаха? — уточнил Лис. Паренёк, водружавший крышку на котёл (явно переборол себя, чтобы хоть что-то досталось сородичам), весело хмыкнул. — Не хватит ли нам таких «передумавших»? Уверяю тебя, Шун-Ди-Го, тот кентавр поссорился со здравым смыслом — причём давно и прочно. Повернись к нему спиной, и он снова начнёт размахивать какой-нибудь дубинкой, безграмотно пытаясь тебя убить. Он, видимо, считает, что это мы сожрали в пещере его драконицу, и…

— Сожрали драконицу?! — волчонок вытаращил глаза. Казалось, что воспитанное в нём с детства презрение к лисам разбавляется долей уважения. — То есть…

— Это образное выражение, — быстро сказал Шун-Ди. О Прародитель, дай терпения. Почему-то ему было очень важно поговорить с Фарисом — будто это поможет разобраться с чем-то в себе. — Отведи нас к тому кентавру. Он в вашем лагере?

— Да, — паренёк подхватил заметно полегчавший котёл и скрылся за деревьями — только тощие ноги мелькнули.

Шун-Ди умоляюще посмотрел на Лиса; тот вздохнул и тоже обошёл сосну. Его рубашку — сегодня ярко-лиловую — уже присыпало хвоей. Два бурундука убежали, наверняка втихомолку потешаясь над всеми ними.

— В последний раз, Шун-Ди-Го, я иду на поводу у твоего мягкосердечия. Не хочу, чтобы до решающего поединка с Тхэлассой меня убило то неуклюжее существо.

— Поединка с Тхэлассой? — в ужасе повторил Шун-Ди, нашаривая тропу во мху и мелких кустарниках. Сосны сходились теснее: волки предпочитали укромные закоулки леса. — Это ведь шутка, да?

Лис не ответил.

Кое-где новые жители уже исчертили лес слабо намеченными тропками. На соснах встречались следы когтей, лохмотья папоротников часто были порваны, кусты — поломаны. Наткнувшись на разорённое птичье гнездо, Лис удовлетворённо хмыкнул: Двуликие не теряют времени зря. Шун-Ди мысленно порадовался, что лорд Альен решил ограничиться тремя днями — иначе роскошный сосняк Паакьярне очень скоро постигло бы разорение. Лес стал бы руинами — в дополнение к каменным скелетам, оставшимся от городов, храмов и мостов тауриллиан.

Как весь этот материк.

Может, поэтому его самого так тянет сюда — из-за странного чувства запустения и потерянности, чувства прошлого, которое не вернуть? И, может, для лорда Альена чем-то подобным было всё Обетованное? Тогда понятно, почему он двадцать лет не возвращался.

Хотя лорд Альен, кажется, как раз из тех, кто держится за развалины.

Паренёк с котлом вскоре пропал из виду, и они шли по следам — лисьим, маленьким, и волчьим, крупнее. Одну из сосен чёрным облаком облепили вороны; кто-то из них переговаривался вялым граем, но большая часть дремала. Рыжеволосые девушки-белки хихикали и шептались, сидя под соседним деревом; когда мимо, приветливо кивнув, пробежал Лис, их хихиканье стало громче. На относительно ровном участке холма кто-то соорудил из среза пня простую мишень. Напротив неё с натянутым луком стояла та самая женщина в чёрно-белой шкуре: упражнялась в стрельбе. Шум голосов и острый запах кострового дыма подсказывали, что они уже близко.

Фариса-Энта Шун-Ди увидел сразу — у небольшого костра, красно-жёлтой бабочкой бившегося в сумерках. Кентавр стоял, понурив голову — чужой среди блестящих хищных глаз. Кучка Двуликих-лис в человеческом облике тихо совещалась о чём-то поодаль. Двое волков, оскалившись, кружили друг возле друга в тренировочном поединке; шерсть на их загривках стояла дыбом. А вокруг Фариса возился молодняк: подростки — вчерашние детёныши — норовили то укусить его, то дёрнуть за хвост, то глумливо швырнуть в «конягу» веткой или шишкой.

Кентавр не сопротивлялся. Смотрел на них своими светло-карими глазами и кротко улыбался — так, будто происходящее действительно веселило его.

Взгляд его был пустым.

Шун-Ди застыл. Эта пустота не была похожа на боль, злость или обиду. Даже на усталость — ту безмерную, отупляющую усталость, когда входишь в дом и в голове ни единой мысли, а телу не хватает сил переменить одежду или прожевать рис; ту, которой уставала его рабыня-мать. Нет, то была абсолютная, совершенная пустота — взгляд высосанной оболочки. Он впервые видел такое, и во рту пересохло от ужаса.

Возможно, потому, что Фарис-Энт слишком напоминал его собственное искажённое отражение.

Лис скрестил руки на груди и вздохнул. Он воспринимал мир как оборотень — в потоках магии, в биении чужой жизненной силы или, наоборот, угасающей слабости. Шун-Ди боялся узнать, не похож ли для него Фарис-Энт — и он сам — на мертвеца или неодушевлённый предмет.

— Ну, что скажешь, переводчик? — Лис закатал лиловые рукава, будто намекая, что при необходимости готов принять бой. Его голос вильнул злой насмешкой — первые ноты песни. — Должен признать, переводы даются тебе куда лучше, чем нападения на беззащитных девушек. Ладно, ладно, леди Уна иногда не так уж беззащитна, но ход был подловатый, согласись.

Подростки отступили, заинтересованно переглядываясь. Фарис улыбнулся — с прежними кротостью и пустотой.

— Да, — бесцветно произнёс он на языке Двуликих. — Соглашусь.

Лис поднял бровь: такая покорность смутила его. На гнедой шкуре Фариса плясали отблески костра; Шун-Ди шагнул ближе и заметил, как жутко он исхудал: рёбра волнисто торчали, щёки ввалились, ноги были точно у измождённой болезнью лошади, которую ни один торговец не сумел бы продать. Сколько же сил он потратил на путь? И вообще — как успел добраться от гор Эсаллар до Паакьярне за такое короткое время?

— Мы можем бежать очень быстро, если позволим себе, — сказал Фарис-Энт, словно прочитав его мысли. Шун-Ди смущённо отвёл взгляд от его выступающих рёбер. Звуки схватки за спиной не стихли, но рычание стало приглушённее, а столкновения и прыжки — реже: волки явно прислушивались. — Если кентавру нужно одолеть много дорог в несколько дней, он бежит как ветер, не помня себя. Это называется Диш-ту-арни — «путь самозабвения».

— Не помня себя, без еды и без сна? — холодно уточнил Лис, тоже осмотрев его ополовиненную фигуру. Щёки Фариса чуть порозовели, но на глубине зрачков по-прежнему расползалась пустота.

— Да, если необходимо.

— И зачем ты пришёл? — Лис бросил недовольный взгляд через плечо, и волки тут же с удвоенным рвением сцепились, покатившись по земле. Двуликие любят гордо подчёркивать, что им нет дела до чужих секретов — даже если это ложь. — Поддержать милорда? Или за своим садалаком?

Фарис склонил голову. У его копыт в изобилии валялись шишки, комки птичьего пуха, обглоданные кости и ещё какой-то мусор — молодняк поразвлекался вдоволь. Ноги сотрясала еле заметная дрожь; до Шун-Ди запоздало дошло, что он ослаб от голода и с трудом стоит.