Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Надо признать, рыцари бились отчаянно. Удерживали коней, которые ржали в страхе перед новой, странной магической сущностью (наш или нет? брат или враг?… К кому пришла столь извращённая мысль — слепить наше тело, быстрое и сильное, созданное для бега и воли, с лицом и безумным сознанием человека?), и не повернули назад. Снова и снова они отражали удары — от скорости и сокрушительной силы кентавров спасал металл нагрудников и кольчуг, — скакали на врага и отступали, поднимали щиты и атаковали из-под них и под ними, тщетно надеясь обмануть бдительность садалака. Клинки лязгали о клинки, напевая свою кровавую песню — хотя она, заглушённая шумом боя на берегу, не долетала до Уны. Она смотрела на поединок рыцарей с кентаврами, будто на немую движущуюся картину — будто на гобелены с изображениями турниров в спальне отца…

Лорда Дарета.

Глядя на причудливые восьмёрки и петли, вычерчиваемые мечами, на то, как разбегаются и сшибаются всадники и кентавры — почти грудь в грудь, — она думала почему-то не о воинских умениях дяди Горо и Эвиарта, а об уроках Дара с отцом. Вот что это напомнило ей — магию. Там тоже важно предугадать следующий ход противника, и опередить его, и обхитрить. Там тоже сплетаешь в узел всю свою волю, всего себя, чтобы выиграть и выжить — неважно, какой ценой. Сейчас, удерживая ледяной барьер вокруг кораблей Альсунга, она ведь тоже сражалась — с водами моря и теплом солнца. С ходом времени. С собственной слабостью.

Так значит, вся жизнь, от семьи и книг до любви, магии и политики — лишь война? И каждый рассвет — стон трубы, зовущей на битву?…

За первым отрядом рыцарей подоспели новые: ряды плотно стояли в воротах и за стеной, готовые умереть, но не пропустить кентавров. Уна видела, как первый всадник выпал из седла с перерубленной шеей и раной в боку: всё же мягкосердечие кентавров не помешало им. Вороной кентавр вскинул руку в молчаливом торжестве и вновь устремился в схватку. Стрелы немногословного Гесиса-Монта, оставшегося на берегу, свистели почти непрерывно, жаля пеших в бока, шею, грудь — ветер с моря был на руку серому кентавру. На поле боя он преобразился: никакого впечатления туповатости и медлительности — чистый талант и расчёт. Кажется, он и впрямь ни разу не промахнулся. А может, она просто убедила себя в этом — ведь в легенды всегда хочется верить.

Боуги с отравленными иглами остались на одном из кораблей: лорд Альен должен был позвать их, когда они понадобятся. Впрочем, они вряд ли сидят без дела — наверняка творят какие-нибудь чары удачи, судя по тому, как быстро и явно бой складывается не в пользу Ти'арга.

Уна не знала, сколько времени прошло. Она по-прежнему то стояла на коленях, то полулежала в центре пентаграммы, посылая энергию Дара в пульсирующий свет символов. Сердце билось затравленно, пересиливая себя; иногда перед глазами вспыхивали и гасли сверкающие точки. Штаны и блуза пропитались потом; когда она в очередной раз переместилась, чтобы размять затёкшее тело, то с удивлением обнаружила, что руки мелко дрожат.

Уже полдень? Позже? Где Лис и Шун-Ди? Всё ли в порядке с Инеем?

Нет, она не должна думать об этом. Нужно думать о конкретной задаче. Лёд. Лёд не должен исчезнуть раньше положенного.

Но её тело уже истощено заклятием. Её не хватит надолго. Она старалась не задерживаться на этой мысли, чтобы не впадать в панику.

Как только она подумала об этом, в небе над городом — в восточной его части — заалели крылья Андаивиль. Она поднималась всё выше и выше, точно гибельная красная звезда, а потом — застыла, паря, и выдохнула новый столб пламени. С двух других концов Хаэдрана ей «ответили» струями раскалённого пара Гедиар и Рантаиваль. Все целились вниз — отвесно, прямо на улицы. Сначала Уна бездумно смотрела на это, пытаясь угадать замысел лорда Альена; минуту спустя её осенило. Рынки. Сердце торгового Хаэдрана, основа его жизни и процветания.

Драконы атаковали рынки с их уязвимыми деревянными прилавками. А заодно — площади при них, где, по традиции, находились важные для города здания: храмы четвёрки ти'аргских богов, Аргье, местного бога торговли, и божеств Альсунга, королевские суды, казначейства, казармы стражи, крупные лавки богатейших купцов… Аристократы, жившие в городе, тоже нередко выбирали дома поближе к рынкам. Лорд Альен ударил в больное место.

Андаивиль, не снижаясь, полетела к центру города — легко предположить, куда. Ратуша. Резиденция власти — место, где заседает городской совет во главе с градоправителем, представляющим наместника и короля. Само здание ратуши, конечно, из камня, но прилегающие постройки вполне могут быть деревянными. Да и вообще — стоит пламени попасть в окна, стоит лорду Альену направить его заклятием… Хотя кентавры с Двуликими и воины лорда Иггита ещё не добрались до центра, главный оплот города будет повержен без них.

Уна вдруг поняла, что улыбается. Лорд Ривэн и тётя Алисия не преувеличивали. Никто не преувеличивал. Альен Тоури гениален.

Огонь вновь жидким золотом пролился на город — и трубы загудели иначе, низко и скорбно. Ещё быстрее, чем она ожидала.

Это сигнал сдачи.

Победа. Хаэдран взят.

Бой у стены замер; десятники и сотники спешно командовали отступление, и те из ти'аргцев, кто ещё мог двигаться и держать оружие, пропускали захватчиков в город — то ли с отчаянием, то ли с облегчением. Двуликие — даже раненые — хлынули в ворота, воинственно крича и воя; кентавры вошли в город с гордой степенностью. Русалки возбуждённо сновали вдоль облитого кровью берега, будто стремясь заглянуть в измученные лица людей. Кое-кто с испугом тыкал в них пальцами. Вороны с победоносным граем покинули сторожевые башни и устремились за стену. От белого корабля слева отплыли две лодки с боуги; вёсла, конечно, гребли сами собой.

Уна всё ещё не отнимала ладоней от символов пентаграммы, но — скорее потому, что не было сил пошевелиться, чем из чувства долга. Её колотила дрожь, обливал пот — под морским ветром это чувствовалось так, словно её окатили ледяной водой, — однако с лица почему-то не сходила глупая улыбка. Она не могла перестать улыбаться — как если бы щёки свело спазмом. Точно дурацкая размалёванная маска или кукла из кезоррианских уличных представлений, о которых однажды рассказывал Шун-Ди.

Но как не улыбаться, если они победили?

Все вместе — и отец. Отец — и она.

ГОРОД НАШ! — звонкий рёв Инея весенней грозой ворвался в её мысли. — ТВОЙ ОТЕЦ ВЕЛЕЛ ОШПАРИТЬ САМЫЕ БОЛЬШИЕ РЫНКИ И ДЫШАТЬ НА ЛЮДЕЙ В БОГАТЫХ ОДЕЖДАХ, А ГЛАВНЫЕ ВОРОТА ЗАХВАТИЛ ТОТ НИЗКОРОСЛЫЙ ЛОРД С БОРОДОЙ, А ПОТОМ НА ВСЕХ ПЛОЩАДЯХ СОБРАЛИСЬ МИРНЫЕ ГОРОЖАНЕ И ТРЕБОВАЛИ ПРЕКРАТИТЬ БИТВУ… ОНИ СДАЛИСЬ СНАЧАЛА КОРОТЫШКЕ, А ПОСЛЕ И НАМ. БОЛЬШИНСТВО НЕ ХОЧЕТ ЖИТЬ ПОД ВЛАСТЬЮ АЛЬСУНГА, ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?!