Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Странно, что впервые. Сегодня она о многом задумывалась впервые — и откуда взялось это безрассудство? Почему теперь так мало кажется ей недопустимым и так много значит — добиться цели?…

Ты знаешь, что случилось на тракте. Просто не хочешь об этом думать.

Уна вздрогнула. Сначала, как обычно, приняла этот голос за собственную мысль — но он был слишком мягким, глубоким и полным привычкой ко лжи, чтобы принадлежать ей.

«Ты о тех отрядах? О нападающих?»

Рантаиваль кружила над мощёной площадью, медленно опускаясь. Внизу, у храма, уже застыла гигантским алым изваянием Андаивиль и мельтешили человеческие фигурки. Возле драконьей лапы Уна увидела знакомый силуэт в чёрном плаще — и почему-то тревожно оборвалось сердце.

В том числе. Ты знаешь, что я с ними сделал.

«Знаю, — Уна попыталась собраться и думать связно; при мысленных разговорах с отцом её часто пробирала подкожная, лишающая логики дрожь. — Убил. Но это война, и они напали на нас».

Не в этом дело. Ты знаешь, как именно я убил их. Чистая магия смерти — такой ещё не знает Обетованное. И я позволил себе её применить.

Она закрыла глаза. Почему-то в темноте слушать это было проще — хотя мгла, сгущающаяся вокруг, и так не обнажала правду.

«Я поняла, что ты остановил их сердца. Но зачем сейчас говорить об этом? Всё ведь уже сделано. Ты помог нам добраться до Академии».

Она услышала его вздох — сквозь расстояние и ветер. Открыв глаза, разглядела подробнее фигурки на площади: рыцари и пешие мечники, плотными рядами выстроившиеся у ступеней храма. Наконечники, по меньшей мере, полусотни копий и лезвия многих мечей были направлены на Андаивиль, а высокие сине-белые двери — закрыты.

Значит, вот где обосновался наместник Тхэласса на время битвы — не в резиденции, а в храме Льер, который захватчики наверняка сочли бы неприкосновенным (ведь ти'аргцы остаются ти'аргцами, под чьими бы знамёнами ни сражались)? Рантаиваль снижалась, размеренно взмахивая серебром крыльев.

Опять ты оправдываешь меня. Иногда мне кажется: что бы я ни сделал — ты найдёшь оправдание. Совершенно чему угодно.

«Не оправдываю, а объясняю. И ты сам говорил, что я не могу простить тебя».

Одно другому не противоречит. Ты готова вытеснить из разума даже то, что я сделал с теми людьми. Твоя любовь нездорова, Уна, и ты это знаешь.

От живота к груди поднялась лёгкая тошнота. Зачем так? Почему сейчас?…

«Я не понимаю».

Лапы Рантаиваль почти коснулись каменных плит, когда Уна услышала то, чего больше всего боялась:

Уже и не нужно понимать. Я исполнил твою просьбу и вернулся в Обетованное. Я дал тебе много возможностей, но ты ими не воспользовалась. Нет смысла давать ещё.

«Что?! — она задохнулась, вцепившись в драконий гребень. — О чём ты?»

Оставайся там, где ты есть, — его голос звучал надломленно и устало — но никто не смог бы поклясться, что эта надломленность искренна. — Там, где сядет Рантаиваль. Просто не вмешивайся, пока я буду беседовать с Тхэлассой. Это всё.

«Не вмешиваться? Мне нельзя помочь тебе?»

Прозвучало жалко, но она больше не хотела притворяться сильной. Единственный из живущих, способный причинить ей такую боль, только что сделал это — вполне сознательно.

Лорд Альен не отвечал.

Щёки горели глупым пламенем. Её швырнуло вперёд: Рантаиваль наконец приземлилась, сложив крылья, возле одного из домов, окружающих площадь. Фасад — в резьбе и лепнине, с роскошными крошечными балкончиками — выглядел бесприютно, а окна были заколочены: возможно, хозяева (семья лорда или богатого купца) покинули город ещё до осады. Из окон храма Льер лился мягкий свет, стража за спинами воинов держала факелы. Несмотря на присутствие двух драконов, кольцо ти'аргцев не размыкалось. Завидев Рантаиваль, многие в ужасе попятились или вскинули мечи (будто она нападала); раздались испуганные восклицания и тревожный сигнал трубы, но никто не убежал и не бросил оружие. Впрочем, и атаковать не пытался; лорд Альен по-прежнему стоял возле Андаивиль, целый и невредимый, и облако теней мерцало вокруг него — чары, не подпускающие врагов. Он расслабленно скрестил руки на груди — словно ждал кого-то; чёрный плащ улёгся на плиты площади, как ещё одна — третья здесь — пара крыльев.

Сумерки смягчали его лицо — отстранённое, почти жестокое. Глотая слёзы, Уна осталась в седле.

«Ты ждёшь его? Он в храме?»

Ни взгляда в её сторону.

Это тебя не касается.

«Почему не касается?! Ты обещал, что я помогу, что буду сражаться…»

Я ничего тебе не обещал, Уна. Вспомни хорошенько: ты сама придумала эти обещания. Оставайся там, или мне придётся сделать тебе очень больно.

Куда уж больнее.

«Останусь, но не понимаю. Ты говорил, что мой Дар будет полезен в битве. И в Хаэдране ты доверил мне задержать альсунгские корабли…»

Снисхождение. Я видел, как ты этого хочешь, и не смог устоять перед жалостью. Но это было ошибкой, в которой я раскаиваюсь. Сделай это я сам или просто опытный маг, можно было бы закончить всё в разы быстрее и избежать многих жертв.

Снисхождение. Жалость. Вот, значит, как. Она стиснула кожаные поводья, обвивающие шею Рантаиваль, стараясь сосредоточиться на вдохах и выдохах. Боль почти проникала в тело, мешая думать.

«Но ты ведь говорил совсем другое… Раньше».

Лгал.

Предельно простой ответ. Ей показалось, что тонкие бледные губы на другом конце площади изогнулись в усмешке.

«Зачем?»

Я Повелитель Хаоса, Уна. В этом моя сущность. Ты действительно рассчитывала найти во мне доброго, заботливого батюшку? Того, кто будет дарить тебе побрякушки и подбирать богатого мужа? — каждое слово хлестало ударом плети. О бездна, это гораздо, гораздо больнее, чем тогда — на побережье. Тогда он делал больно лишь её телу, а теперь — будто достал кровоточащее сердце и наступил на него каблуком. — Очнись наконец. Я тот, кто я есть, и другим не стану. С тобой было интересно играть. Это развлекало меня, и я заигрался… Как часто бывает. Но сейчас игра уже скучна: всё зашло слишком далеко. Я почти отвоевал Ти'арг — и полностью подчинил тебя. Это оказалось разочаровывающе легко — сделать так, чтобы ты была готова ради меня на всё. Как рабыня. Как комнатная собачка. Мне нравится чувствовать, что это так. Больше ничего нет, Уна. Всё остальное — твой самообман, наивные девичьи мечтания.

Она едва дышала от боли — в самом деле, как избитая. Слёзы текли по лицу мерзкой холодной жижей, и она не смахивала их. Сапфир на груди полыхал красным.

«Ты говоришь именно то, что я больше всего боюсь услышать. Ты вынул это из моего разума?»

В мыслях раздался сухой смешок.

Ничего я ниоткуда не вынимал. Я лишь сообщаю тебе то, что вообще-то очевидно и слепому. Хватит бессмысленных надежд, Уна. Ты не нужна мне. Ты ничего не умеешь. Ты избалованна, эгоистична и глупа. Ты не достойна сражаться бок о бок со мной, не достойна жить со мной как дочь. И если до сих пор, за двадцать лет, не достигла этого — неужели ты веришь, что эта жалкая свара что-то изменит?