Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Мастера Фаэнто, например? — без всяких заминок спросила Сен-Ти-Йи. От одного звучания этого имени у Альена что-то тягуче свело в животе… Слишком он отвык. Сам от себя не ждал такой реакции.

Он облизал губы — пересохшие, растрескавшиеся от долгой жажды. Вряд ли в Пустыне Смерти будет страшнее, чем наедине с этой женщиной.

— Да. Верните его оттуда, — невозможно было выдержать читающий насквозь взгляд Сен-Ти-Йи, и Альен отвернулся. Сплошное малодушие — хуже Ван-Дир-Го…

«Верните его мне».

— Это ещё сложнее. Но я знала, что ты попросишь… Всё-таки ты человек, Альен Тоури, — она по-старчески сокрушённо вздохнула. — Не самый человечный из всех, но и куда больше многих.

Что ж, разве она не права? Разве его мрачные опыты с жизнью хоть раз спасли от элементарного, идиотского человеческого желания? Желания, известного всем — вплоть до последних скотов вроде Люв-Эйха и его приятелей… Вплоть до малолетнего Ривэна, которые не блистает ни честью, ни смелостью, ни умом.

«Ты ничем не лучше других!» — верещал когда-то Нитлот, чуть не брызгая ядовитой слюной — и даже не подозревал, насколько в точку попал… Стоило пройти через всё это, чтобы в итоге с ним согласиться.

— Я дам клятву, что мы сделаем это, если ты захочешь, — продолжала Сен-Ти-Йи. — Как только ты окажешься в нашем убежище, как только согласишься помочь нам…

— Клятву по всем правилам? — быстро уточнил Альен, подразумевая ритуал возрастом во много тысячелетий. Каждая мелочь важна в нём, и одна подготовка занимает несколько дней. Он спрашивает, как маг мага: если Сен-Ти-Йи согласится, это не будет пустым враньём.

И она согласилась.

Какое-то время они сидели в тишине — спешить было некуда. Шаги за ширмой то стихали, то вновь принимались шаркать. Альен устало задумался, уж не собираются ли его опять привести к золотой маске короля? На этот раз он просто не вынесет весь этот церемониал…

А впрочем — хватит прятаться, даже перед собой.

Он пылал, как занявшаяся огнём сухая осина — родовое дерево Тоури. Одна мысль о живом, дышащем Фиенни, не бредовом видении и не сне, напрочь лишала равновесия.

— Я должен подумать, — сказал потом Альен, обращаясь уже не к облику старухи, взятому напрокат, а к подлинной сущности Сен-Ти-Йи — сияющей и бессмертной. — Дай мне хотя бы несколько часов.

— Конечно, — легко позволила она. — Но не советую зря пытаться сбежать или рассказывать всё агху и Ривэну… Да-да, вор уже здесь. Так ты не сделаешь лучше, Альен: лекарю можно и промолчать перед обречённым.

Промолчать — может быть. Промолчать, но не лгать.

— А вот это я решу сам.

Он встал и пошатываясь, как пьяный, направился к ширме. Есть ещё пара часов до рассвета, чтобы поговорить с Бадвагуром. Если будет нужно, переубедить его. Есть ещё…

— Агху уже всё известно, — сообщила Сен-Ти-Йи ему вдогонку, и Альен замер, как от удара в спину. — Ты защитил от меня свой разум, но не защитил его.

В подвале было не более темно, чем днём. Бадвагур сидел на прежнем месте, возле мешков с пряностями, и тщетно, но без всякого раздражения старался набить трубку с помощью одной, здоровой, руки.

— Большой палец плохо гнётся, — застенчиво сообщил он, когда Альен вошёл. — Не получается…

— Давай помогу, — деревянным голосом предложил Альен. Он зажёг волшебный огонёк (зеркало утомлённо дрогнуло — от избытка магии оно чуть-чуть захмелело), присел рядом и отвязал кисет от пояса агха. Достал понюшку табака из теплиц Старых гор, набил и зажёг трубку щелчком пальцев. Бадвагур прикусил черенок и блаженно закатил глаза. Альен заметил, что заплывший глаз почти раскрылся: действовала исцеляющая магия, ласковое облако которой окружало резчика.

— Ты лучше выглядишь, — сказал он. Агх фыркнул сквозь горькие дымные кольца.

— Ривэн считает, что я выгляжу ужасно, волшебник. Он тоже тут был.

Значит, всё-таки сам пришёл. Идиот самоотверженный… Альен встал, силясь подавить приступ бесполезной злобы. Почему она не выбрала Ривэна? Ривэна, а не Бадвагура?

«Потому что Бадвагур готов», — прошелестел лукавый старческий голос у него в мыслях.

«Готов к чему?»

Ответа не было. Альен прошёлся по подвальчику, считая собственные шаги. Раз, два, три… Всего шесть до противоположной стены с мешками. Знать бы, сколько осталось до рассвета.

— Где Ривэн сейчас?

— На допросе. Его увели к королю как вора… Насколько я понял.

Как вора… Альен вспомнил презрительные слова Сен-Ти-Йи о «воришке»: всё предусмотрела. Впервые ему стало обидно за Ривэна, который бросил воровство ради службы на него. Так уж странно устроено Мироздание: господин несёт ответственность за слугу, даже если не рвался быть господином.

— Здесь нет посуды, — заметил Альен, мельком осматривая мешки и тюки. — Они вас не покормили за всё это время?…

— Приносили воду и гребень, — отложив на секунду трубку, Бадвагур постучал желтоватым ногтём по чему-то деревянному. И, встретив удивлённый взгляд Альена, с ухмылкой пояснил: — Это я попросил — бороду расчесать… А насчёт еды ты напрасно тревожишься, волшебник. Зачем им кормить нас?

Прозвучало двусмысленно. Так можно говорить, лишь зная о приговоре…

В одном месте ткань мешка порвалась, и красно-жёлтые усики шафрана просыпались на пол. Ар-Ларах будет недоволен… «Бесценный» или «королевский» шафран — так называют это в Ти'арге и Дорелии. Альен прикрыл рукой рот, кривившийся в нервной улыбке: ему никак не удавалось собрать мысли, затолкать их обратно в нужный мешок… Неужели Сен-Ти-Йи смогла так сбить его с толку?…

— Ты ничего не расскажешь о своём допросе, волшебник? — спросил Бадвагур, пыхтя трубкой. В тесном помещении скоро стало нечем дышать, но он определённо наслаждался.

— Она связалась с тобой? — не глядя на него, Альен ответил вопросом. — Сен-Ти-Йи, колдунья. Влезла к тебе в голову?…

Агх довольно долго молчал. Потом произнёс:

— Наверное, я не закончу её.

Голос его звучал очень грустно, но без лишнего трагизма. Примерно так, как когда он говорил, что никогда не вернётся в Гха'а: нечто ужасное, но неизбежное, с чем приходится жить каждый день.

— Статуэтку? — уточнил Альен. Бадвагур кивнул. Почему-то при этом снова стало заметно, какая круглая и смешная у него голова — так, будто сейчас первый день их встречи.

«Какую из двух?» — мог бы спросить Альен, но не стал. В общем-то всё и так ясно: агх имеет в виду Кинбралан в миниатюре.

Луч от его огонька полз по стене — густо-серебристый, до нелепости красивый. Слабая, неуверенная копия луны… Альен почему-то вспомнил, что на севере уже почти весна. Скоро в Долине Отражений сойдёт снег, а на Дубе проклюнутся почки. Живя в одиночестве, он любил иногда слушать птичье пение — а иногда стрижиные трели по утрам, наоборот, раздражали. Так бывает с близкими, в любви которых уверен и оттого разучился ценить.