Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Кажется, в этом и правда нет смысла.

— Мог бы и сразу поверить мне.

— Я хотел надеяться.

— Мне казалось, что ты умнее, — глаза со зрачками-щелями укоризненно смотрели на него сверху вниз. — Тебе страшно, смертный?

— Нет, — подумав, честно ответил Альен. Метель усиливалась, и он запахнул плащ. — Нет, мне не страшно.

— Ты испытываешь желание?

— Тоже нет, — он улыбнулся. Любоваться ею можно было без жадности, без стремления обладать — так слушают протяжную песню или замирают под цветущим деревом на закате. — Почему ты спрашиваешь?

— Ну, смертные редко выдерживают… — грудным голосом протянула она и рассмеялась. Но потом смех оборвался, а стройная рука изобразила что-то неопределённое в воздухе. — Хотя я ожидала, что тебя не хватит ни на то, ни на другое. Ты слишком устал, Альен Тоури.

Он кивнул. С этим не поспоришь — слишком… Холод проникал под кожу, лишал сил, но от бессмертного существа с маленькими рожками волнами шло тепло. Впервые за долгое, долгое время Альену показалось, что где-то есть для него настоящая надежда и настоящий покой.

— А ты жива сейчас там, в Лэфлиенне? — спросил Альен, имея в виду эту её форму. Сен-Ти-Йи сразу его поняла.

— Да, но в то же время меня там нет. Моё сознание странствует, а тело погружено в Долгий Сон — с помощью этой магии ты говорил с боуги…

Длинные пальцы вытащили из венка розу, и одним чётким движением тауриллиан бросила её Альену. Он поймал и благодарно погладил бархатистые чёрные лепестки; почему-то этот подарок показался ему очень важным. От укола шипа на ладони набухла кровавая капля.

— Терновые заросли в Кинбралане… Это тоже была ты?

— О нет, это на самом деле были подчинённые тебе порождения Хаоса. Но именно тогда я расслышала наконец твою магию — ты был так силён, что встревожил меня на острове Рюй, — Сен-Ти-Йи печально смотрела, как капля крови падает в снег и как из неё прорастает новый упругий стебель. — Однако в старые времена меня иногда называли Владычицей Терний… Имя значит не так уж много, Альен Тоури, как и внешность. В той части Лэфлиенна, которая всё ещё нам подвластна, мы свободно меняем и то, и другое.

— А заодно учите других, — прошептал Альен, вспоминая Хелт. Этого он не мог простить Сен-Ти-Йи и тауриллиан в целом, несмотря на безумную тягу к ним.

— Мастер Фаэнто знает, что не ты убил его, — заверила Сен-Ти-Йи. — Сейчас он там, где не остаётся заблуждений… Мы научим и тебя, если захочешь, — пообещала она. Откуда-то Альен знал, что раскрытый третий глаз не даст ей солгать. — Только приди к нам, Повелитель Хаоса. Ты ищешь покой и свободу — так приди и возьми их… Верни своего друга. Сделай последний выбор.

Её слова разбудили прежнюю боль. Снегопад стал гуще, и Альен уже еле различал высокий силуэт за покрывалом снега. Стиснув зубы, он швырнул в сугроб чёрную розу.

— Я верну своего друга, но не ценой жизни ещё одного.

— Есть жизни, предназначенные для искупления…

— Чушь. Отпусти меня.

Альен действительно, всей душой верил в это: Бадвагур создан, чтобы быть счастливым. Чтобы жить в Гха'а с заботливой матерью и угрюмым старым отцом, а потом с законной женой — покорной и милой Кетхой. Чтобы вырезать из камня, на заказ и вопреки заказу. Чтобы молиться Катхагану, курить трубку и гулять по родным пещерам. Чтобы растить детей и рассказывать им истории у огня — благо историй уже накопилось достаточно…

Чтобы умереть в старости — лет в двести с добавкой, — обладая самой роскошной в клане седой бородищей.

Нет и не может быть такого нелепого закона, который помешал бы ему.

…Ни снега, ни Волчьей Пустоши больше не было.

Альен стоял в подвале дома Ар-Лараха, торговца специями, и темнота стискивала его в объятиях.

— Бадвагур? — каким-то чужим голосом позвал он. — Бадвагур, проснись!..

Но ни слова, ни дыхание не нарушали тишину. Его друг сделал свой выбор. Всё было кончено.

Леди Мора Тоури стояла у стрельчатого окна и смотрела, как тает снег. Солнце в последние дни пригревало всё больше, и зимний холод плавился под его лучами. Море казалось, что сугробы опадают прямо на глазах. Она ненавидела зиму и ждала весны с нетерпением.

Заканчивалась её третья зима в Кинбралане — самая долгая и тоскливая. Выходя за Дарета Тоури, Мора не думала, что вся её последующая жизнь пройдёт в скуке и медленном угасании. От безделья и одиночества здесь можно было лишиться рассудка — и летом, во время изматывающей жары, и осенью, когда все мужчины (все, способные держаться на ногах — все, кроме калеки Дарета) выезжали на охоту, чтобы с утра до ночи гонять собак и соколов…

Но особенно зимами.

Пурга заносила поля и горные тропы. Домишки крестьян и фермы иногда заметало до самой крыши. Неустанно выл ветер, а в окрестных лесках ему вторили волки. Все в округе, кроме обитателей замка, жили в страхе перед лавинами со Старых гор. Мороз расходился ночами, а ночи наступали рано, так что приходилось топить камины почти круглосуточно.

Кусачий холод не пускал на улицу, да и обязанности заставляли Мору проводить нудные дни в этом каменном склепе. Подносить еду Дарету, мыть и расчёсывать его, выслушивать капризы (он ведь реже и реже подпускает к себе слуг, а характер его становится всё более скверным), чтобы потом бежать к старому лорду и терпеть уже его жалобы… На всё вокруг — на власти Альсунга, которым он теперь платит налоги, и Ти'арга, которого больше нет, на войну, на холода и отвратительную пищу, на утренние боли в спине…

Нередко лорд Гордигер вспоминал павших на войне сыновей, Мелдона и Эйвира. Оба погибли во время взятия Академии: первый — служа при дворе короля Тоальва, второй — сражаясь в решающей битве за город. Дни, когда в замок привезли их тела, до сих пор возвращались к Море в кошмарах.

Вспоминая о них и о покойной жене, лорд всегда плакал. Море приходилось утешать его, хотя она нисколько не любила старика. Вот бы найти безумца, который согласится жалеть его вместо неё… Но ведь нет таких больше. Горо провёл зиму, перемещаясь между псарней (где он любовался на своих гончих), караулкой стражников (где проигрывал им в кости) и винным погребом. Алисия вечно торчит в библиотеке или брошенных западных башнях — либо бродит по домам крестьян, которые разве что не молятся на неё. А Дарет… О Дарете и говорить нечего.

Мора вздохнула и поправила волосы. Сегодня она сделала новую причёску, потому что твёрдо решила провести день в хорошем настроении. Пускай каждый камень здесь отравлен воем призраков прошлого — сегодня это ей не помешает.

Со скалы Синий Зуб кое-где уже бежали ручьи. Сосульки над окном, возле которого стояла Мора, медленно таяли, и музыкально перестукивала капель. Хорошо бы послушать сейчас менестреля, поющего о любви, о надежде и новом начале… Но у власти королева Хелт, её люди сидят в деревнях лорда Тоури и контролируют поборы. Весной крестьянам придётся выйти на поля под их наблюдением, хоть они и вряд ли будут довольны. И нескоро ещё сюда, в забытый четырьмя богами Кинбралан, забредут менестрели.