Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Как же я мог допустить твою смерть, хочешь ты спросить? — подбодрил Эоле. Тааль вздохнула.

— Да. Да, наверное… Хоть я и знаю, что не имею права спрашивать. Ты не обещал мне свою защиту. Никто не обещал.

— Но ведь я заговорил с тобой. Я нашёл тебя. Разве ты не имела права считать, что в моём лице все духи тебя защищают? — Эоле на секунду нырнул в ручей и, поплескавшись там, будто бы увеличился в размерах. Синий свет стал вдруг резким, достигнув насыщенности неба в ясный, но предгрозовой день — или…

Что-то внутри Тааль сжалось томительно и жутко, как на пике крутой петли в полёте. А потом распустилось, заставив сердце неистово колотиться, а тело — исходить дрожью.

Глупое, трижды глупое сравнение — и почему оно лезет ей в голову при виде любой синевы?… Глаза чужака из её снов. Мучительно-живые, хватающие внутренней силой глаза.

— Ты знал об этом, — медленно произнесла Тааль. — Ты знал, что происходит со мной. Это было частью твоих планов. А может, и планов других атури. Так?

— Почти, — радостно откликнулся Эоле. Теперь он опрокинулся на спину и по-лягушачьи шевелил ножками, скользя вдоль родника. Синева затопила пещеру — это было красиво, но странно, как в любом сне. — Планы это не лично мои и не мне подобных, но я знал о них и не противился. Молодец, что догадалась, Тааль-Шийи, это уже куда лучше…

— Значит, всё-таки тэверли? Точнее сказать, тауриллиан? — Тааль спрашивала, чтобы вытеснить голосом пещерную тишину и прекратить наконец думать о том странном создании из снов. Это у него ключ от огненных врат в Хаос. У него — власть открыть их.

Настала очередь Эоле вздыхать — причём и это прозвучало как издевательство.

— Я мог бы солгать тебе, Тааль-Шийи, и сказать, что это проделки Хаоса. Того самого, что вызвал болезнь Леса, что помог околдовать кентавров, оборотней и тысячи других. Того, что ты видела за Вратами и что просачивается в наш мир не без помощи тэверли… Но атури не могут лгать. Если Хаос и участвовал в этом, то не как решающее звено. Не в его направлении всё течёт, не ему ловить последнюю волну.

— Не запутывай меня, — взмолилась Тааль, перелетая на уступ повыше — там было теплее, а лапы ей уже сковало от холода. — Если не Хаос и не духи, то тэверли… Но ты говоришь, что был согласен. Почему? Какой в этом смысл? И с какой стати те грифы не тронули меня?

— Тебе осталось сделать последний вывод, Тааль-Шийи, — загадочно пробулькал Эоле из ручья. — Пока последний.

— Выходит, что тэверли не препятствуют мне, — прошептала Тааль, съёжившись от ледяных капель, попадавших на перья. Её дрожь не проходила, погружая всё существо в подобие лихорадки. — Они хотели убить Турия, но не меня. Они ждут меня. Так?

Эоле долго молчал. Потом вытащил из родника гладкий камешек и опустил его в собственное плечо. По прозрачной плоти пошли круги — точно по поверхности озера.

— Можно и так сказать. Всё в Мироздании связано со всем, Тааль-Шийи. Мелкое решение вызывает иногда сотню крупных, а невыносимая боль смыкается в круг со счастьем… Да, тэверли ждут тебя. Ты нужна им, как и нам. Чтобы добраться до Обетованного на востоке и вернуть себе власть, им нужно много разных кругов — в том числе и вода из Алмазных водопадов, и порабощённые кентавры с оборотнями, и многое, многое ещё. А ты, — он показал на погружающийся камешек, — ты — половинка вот этой гальки. Того, что вызывает круги.

Тааль поняла, что в глазах у неё мутится, но вовсе не от страха, а от непонятного ожидания. Будто что-то долгожданное должно наконец случиться.

— А где другая половинка? — тихо спросила она.

Эоле игриво улыбнулся и запрокинул голову. Из-под сводов пещеры, из невидимого источника синевы, глухо донеслось:

Если в тот раз с нею говорил гриф, а не кто-то другой его устами.

— «Чистота», Тааль-Шийи. Чистота первозданной магии, и полётов, и древних песен… Ты нужна тэверли как часть их мозаики. Но ты нужна и мне, а во мне — всем, кто борется с тэверли за свою свободу. Всем в лесах, горах и озёрах Лэфлиенна, всем за океаном на востоке. Всё будет зависеть от твоего выбора. Да, тауриллиан знают, что ты летишь к ним. Они хотят, чтобы ты приобщилась к их мудрости, — глаза-льдинки остановились на Тааль, и ей почудилось, что она заглянула в пропасть. — А я хочу, чтобы ты приобщилась к моей.

Тааль хотелось нервно рассмеяться и свести это в шутку — Эоле любит пошутить. Или просто забыть, улететь, повернуть время вспять, очнуться в родном гнезде… Но она знала: это так же бессмысленно, как пытаться остановить реку.

Выходит, Турий в чём-то был прав. И Ведающий. И отец с легендами о героях, которых вечно избирает кто-то ещё, не особенно спрашивая… Только вот герои в них рождались сильными и мудрыми, а Тааль чувствовала себя не менее слабой и глупой, чем в день встречи с Гаудрун.

— И мне полагалось пройти эти испытания, — сказала она, сама не понимая, вопрос ли это. Эоле кивнул с забавной торжественностью. — Хорошо. Я сделаю свой выбор, когда… Если доберусь до них. Я сделаю, раз он нужен… Но для этого мне надо вернуться в тело. Я должна быть рядом с Турием и Гаудрун, без меня они совсем одни.

Эоле брызнул на неё водой, и перья отяжелели от влаги. Обычно это значило окончание разговора — и пещера качнулась, каменные сосульки побледнели, растворяясь в синеве…

— Возвращайся, но сначала спустись в глубину, Тааль-Шийи. В самую глубину, говорил я… Спроси о том, что ты прячешь. Спроси о главном.

Тааль прогнулась и расправила крылья, готовясь лететь: ей казалось, что и океан она теперь перелетит запросто. Значит, спросить о главном?…

— Кто он такой? Кого я вижу в своих снах? Покажи мне его.

— Посмотри на себя, — подсказал Эоле.

Тааль опустила голову — и почему-то не слишком удивилась, не увидев перьев и привычных линий тела. У неё была голая, уязвимо-бледная кожа, и короткие пальцы без когтей, и нелепейшие пропорции — длинные руки и ноги, неправильно устроенная спина… На лопатках мягкой тяжестью лежали волосы — а крыльев не было, и их заменила сосущая пустота, которую нечем заполнить.

Она съёжилась, устыдившись своей наготы: дико было сидеть без перьев, будто ощипанной… И осмелилась наконец поднять глаза на синий свет.

Он стоял здесь же, прямо над ней — чужак, чьё волшебство прорвало ткань мира. Двуногий, как говорили лисы-оборотни. Человек.

Просто стоял и смотрел на неё, чуть нахмурившись. Тааль видела морщинку, рассекшую его лоб. Он изумлён и озабочен. Он не ожидал встретить её в своём сне.

Тааль откуда-то знала, что ей нельзя пока говорить с ним, что он всё равно не услышит. Но тоскливая, неутолимая жажда — коснуться, заговорить, выслушать — сразила её, как шквальный ветер, в котором невозможно лететь. Как ураган, что выкручивает воющий от боли воздух.