Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

«Не Линтьеля — меня. Тело моей души и душу тела. Зачем, глупый, зачем ты пошёл на это?…»

— Ну что Вы. Нам нужно лишь то, что у Вас получается лучше всего, — человек очаровательно улыбнулся — улыбка шла ему, делала блёклое лицо почти красивым. — Нам нужно, чтобы к празднику Велго Вы написали одну картину.

Вслед за слухом Тааль покинуло осязание, а потом — способность различать запахи и вкусы.

Всё происходило в одной и той же последовательности, как многократная болезнь. На несколько дней чувство до невыносимости обострялось, и тогда перед Тааль раскрывалось богатство Леса, которого раньше она не смела коснуться. Тогда вода в разных источниках пахла по-разному, и каждый цветок обретал свои неповторимые нотки, а едкие запахи живых существ складывались в немую какофонию. Турий пах прелым теплом, травой и совсем чуть-чуть — лошадиным потом; Гаудрун пахла дикими травами с земель севернее и ещё чем-то своим, не подвластным описанию. К их запахам Тааль быстро привыкла, но с остальными смирялась долго: пёстрая духота спирала клюв.

С другими чувствами было ещё сложнее. Ветер в полёте впивался в Тааль, как тысячи стрел кентавров; во время редких дождей (их сезон кончался — или, может, в здешних суховатых местах они всегда были ценным подарком) каждая капля была тяжёлой, будто железо; даже сидеть на плече у Турия было почти нестерпимо — лапами она ощущала, как под кожей бежит его кровь. Резко оставшись без всего этого, Тааль на какое-то время потеряла сознание — впала в тяжкую, туманную полудрёму, где ни на одной из воздушных дорог не найти себя.

Ей было очень плохо.

Границы дней и ночей стали теперь чем-то совсем не важным. Утратило смысл всё, что когда-то радовало её или вызывало надежду. Тааль смутно понимала, что рядом есть Турий и Гаудрун, что они волнуются за неё и пытаются спасти. Они превратились в невнятный поток ощущений, который менялся слишком часто, чтобы иметь самостоятельную ценность.

Тааль никогда не думала, что собственное тело имеет над ней такую власть. Это удручало.

Её перья покрылись грязью и пылью, а клюв затупился. Иногда, посреди бредовых видений, Тааль обнаруживала себя на руках у Турия — он бережно, немного прихрамывая, нёс её через Лес. Раньше её успокаивал бы равномерный топот его копыт, но теперь вместо него было лишь упругое колыхание воздуха, или проседающая земля, или мох, или жидкие травы. Тааль прятала голову под крыло, чтобы скрыться от грубой, всевластной, пожирающей жизни, что копошилась вокруг, и пыталась уловить дробный стук обственного сердца. Тогда царили тьма и тишина.

Каменные скорпионы были здесь повсюду — они вступили наконец в их законную вотчину. Питаясь сушью земли и болью живых существ, они наползали и замирали вдоль пути троицы. Иногда наглели настолько, что появлялись на самой Дороге Драконов: ничего не могло остановить их упрямые жвалы.

А вот грифов не было в небе. Тааль даже не пыталась думать о том, что случится в её следующую встречу с грифами.

Солнце палило теперь сильнее обычного: они двигались всё дальше на юг, и всё чаще попадались незнакомые Тааль породы деревьев — тонкие, с узкими кронами и мощными корнями, чтобы дотягиваться до воды под землёй. Подлесок совсем пропал: ни папоротников, ни шипастых кустов. В зарослях и под корнями возились незнакомые существа: вместо белок, ежей и жуков, и прожорливых кротов — ящерицы, пятнистые змеи, мелкие зверьки вроде ласок, поджидавшие гусениц у трухлявых пней или лягушек в бурых камышах. Вода, к слову, встречалась всё реже, и в основном это были мелкие, полуживые ручьи — ни речек, ни звонких родников, ни озёр под косами плакучих ив, как на родине Тааль.

Турий сбил палкой какой-то огромный орех, проделал в нём дырочку и выскоблил мякоть — в нём они хранили воду, которую отныне следовало беречь. Вода, сладковатая и мутная от песка и ила, почти всегда доставалась Тааль, которая обычно не успевала благодарить: слишком поздно это до неё доходило.

Дорога Драконов из заросшей тропы стала широкой и вымощенной — белыми, жёлтыми, розоватыми плитами. Когда-то они, видимо, были аккуратно пригнаны друг к другу и отшлифованы, но теперь выцвели, края их откалывались, а щели зарастали мхом. Вдоль Дороги иногда встречались остатки каменных столбов — Турий жестами объяснил Тааль, что так тэверли отмечали расстояния. На столбах, увитых сухими остовами растений, Тааль различала стёршиеся фигуры — лица, орнаменты, крылья. Наверное, раньше, когда Дорогу не захватил Лес, она была весьма величественна. Однако и это уже не трогало Тааль так, как прежде: её разум бился в клетке плоти, с которой играло неведомо что, и жалко цеплялся за жизнь.

Временами Дорога раздваивалась или делала неожиданные повороты. В другие дни — или, чаще, в ночи, когда скрывались его любимые орентиры-созвездия, — Турий сам вдруг останавливался и потерянно озирался, забыв нужное направление. Кентавр запускал руку в жёсткие светлые волосы на затылке, а Гаудрун вилась рядом и ворчала (Тааль ни трели не слышала, но легко могла догадаться, что она именно ворчит).

В конце концов Турий либо сам вспоминал, в какой стороне лежит Пустыня, либо из Леса (резко и бесшумно, будто из-под земли) прибегал кто-нибудь из племени разноцветных лис. Двуликие больше не показывались им в двуного-бесшёрстном обличье — щеголяли, точно хвастаясь, мягкой поступью, чуткими острыми ушами и роскошным хвостом немыслимого оттенка. Несколько раз Тааль видела ту самую фиолетовую лисицу, сына которой спасла от грифов: стремясь выразить благодарность, она указывала им дорогу, но никогда не приближалась и не пыталась заговорить.

Тааль догадывалась, что старая лисица увела своё племя с того опасного места, и теперь Двуликие-лисы тоже движутся дальше на юг, только своими путями. Ей хотелось поделиться этим с Турием, но не хватало сил и слов. Хотя кентавр, проявляя неожиданное упрямство, зачем-то с ней разговаривал — будто не желал признавать, что Тааль оглохла. И, несмотря на всё прочее, гладил её по перьям, отбирал съедобные зёрнышки, мельчил в кашицу кусочки коры — в гнездовье Тааль так кормили больных птенцов. Это смущало и трогало.

Не слыша, она слушала его истории о прежних эпохах, о неведомых созданиях, живших здесь, на юге, о кентаврах, стихийных духах-атури и тэверли. Смотрела, ни слова не понимая, как шевелятся его губы. Иногда Турий рисовал что-нибудь палочкой на земле или царапал на камнях — непонятно ради чего портил лезвие единственного ножа, который сам же смастерил из чьего-то подобранного клыка. Вырезания складывались в десятки причудливых контуров. Тааль смотрела на фигурки забавных маленьких созданий с острыми ушами и девушек, чьи тела кончались рыбьим хвостом (по крайней мере, сверху они выглядели, как женщины-кентавры, только с длинными волнами вместо волос). Она никогда не встречала ни тех, ни других — но, видимо, Турий пытался донести до неё, что все они живут здесь, на материке. Может быть, за пределами Леса.