Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Вы пришли рассказать мне, что вредно или полезно для краски? — осведомилась Лаура. За этим грубоватым вызовом Синна сразу нащупала растерянность: поднявшись сюда, она увидела что-то, что не должна была видеть.

— Нет. Я не нашла Челлу и пришла спросить о письмах для меня.

— Письма приходят на имя мужа, — Лаура отложила палитру и отошла, чтобы ополоснуть пальцы в чаше с водой. От поднявшегося слабого ветра мусор на полу шуршал и перекатывался. — А мне некому писать. Его и спрашивайте… И, кстати, — её голос ядовито вильнул. — На кезоррианском правильнее говорить «письма мне», а не «для меня».

— Спасибо, я учту, — серьёзно и доброжелательно сказала Синна, не поддаваясь на ребяческие подначивания. Её грызло желание приподнять полотно и ещё раз взглянуть на странного юношу. — Но Вы не ответили мне, кто на портрете. Это тайна?

— Почему же? — Лаура небрежно дёрнула плечом — слишком небрежно, как показалось Синне. — Никакой тайны. Это сын чара Энчио, одного из самых видных сановников Вианты. Род наследственных, Верховных Правителей, Вы наверняка слышали о них.

«Вам ведь тоже всё дала высокая кровь — совсем не так, как нам с братом» — вот что имелось в виду. Синна смерила Лауру наглухо закрытым взглядом.

— Слышала, конечно. А как его имя?

— Ремье [11] [11] О Ремье Энчио см. рассказ «Красный камень». . Он студент, изучает философию в Академии Вианты. Портрет заказал отец. Ничего примечательного, — скучающим тоном заключила Лаура и, скрестив на груди руки, присела на один из грязных столов. «Давай-ка покончим с любезностями и ты уберёшься отсюда», — прочла Синна невидимую надпись у неё на лбу. Но она не привыкла сдаваться.

— Почему тогда на поясе у него меч, а в руке книга о соколиной охоте? — невиннейшим тоном поинтересовалась она. Её внимание сразу зацепила крупная миниатюра с соколом, незаконченный набросок которой золотился на приоткрытой странице. Лаура (о боги, неужели?) слегка смутилась.

— Это просто традиция… Заказ отца, я ведь сказала. Он просил изобразить сына именно как будущего Правителя. Это требует затронуть охоту и воинскую доблесть.

— Наподобие похвальных песен, где прославляется слушатель? — уточнила Синна, запоздало сообразив, что тема песен опасна из-за Линтьеля. Лаура, явно подумав о том же, опустила глаза и забавно фыркнула.

— Да, только у нас в Кезорре уже пару десятилетий нет похвальных песен… Седая древность, любой менестрель Вам скажет, — задумавшись о брате, она даже похорошела — черты смягчились и просветлели, будто краски на безмятежных видах Ариссимы. — К тому же портрет не закончен. Сроки заказа истекают не так скоро — на празднике в честь Велго, который затевает Совет. Я могу в любой момент переиграть замысел.

Праздник в честь мудрой богини, так почитаемой в Кезорре?… Синна ничего не знала об этом — Ринцо молчал. Теперь она так напряжённо вслушивалась, что кончики ушей заболели.

— Праздник? Как интересно. Скоро ли он?

— Не очень. В конце этого месяца, — Лаура вздохнула, нетерпеливо чертя узоры в пыли домашней туфлей. — В Вианте будет шествие, пир во Дворце Правителей, маскарад… Попросите Ринцо, он Вас сводит.

— Ох, — Синна с досадой поняла, что краснеет. Но её рассудочную часть насторожило слово «маскарад». — Боюсь, это было бы… не слишком уместно. Уверена, что эр Алья предпочтёт сопровождать Вас.

— Мне-то что там делать? — искренне удивилась Лаура. — Такое много раз устраивалось на моей памяти… По крайней мере, в моём детстве. Пока верующие в Прародителя не начали возмущаться, якобы праздники в честь наших богов ущемляют их права… А вот Ринцо обязан присутствовать, как один из Совета. Ему будет не в тягость помочь Вам.

Никакой ревности, — с зудом самолюбивого разочарования поняла Синна. Лаура говорит так, просто чтобы выпроводить её.

А потом — так ясно, словно от колдовства — Синне вспомнилась фраза, вырвавшаяся у эра Альи в день их встречи. Когда он принял её за кого-то ещё, кого определённо не жаловал. «Это Вы подбросили нам перо?»

— Я пойду, если к тому времени получу обнадёживающую весточку из дома… И какую маску Вы мне посоветуете? — спросила она, улыбаясь. — Что сейчас в моде? Что-нибудь необычное, вроде… сокола?

Лаура побледнела — бледность на неё накатывала так же внезапно, как на Линтьеля, и так же выделяла тёмные дуги бровей.

— Извините, леди Синна. Сегодня мне нужно в город, я должна собираться.

Лишь с изрядным трудом Синна заставила улыбку погаснуть: маленькая победа дрожала в её руках.

Небо затянулось даже не тучами, а туманным пухом — облаками в плохом настроении. Лауре не нравился такой цвет: серая муть, из которой ничего не родится, кроме тягостного недоумения. Она же любила ясные, чистые краски.

Может быть, поэтому ей всегда было в радость приезжать в Вианту. Столица взрывалась изнутри чистотой цветов и чёткостью линий; как и в Ариссиме, здесь как-то особенно падал свет. Красные крыши над то белыми, то желтоватыми стенами домов, храмы и лавочки, жилища богачей и витые ножки уличных скамеек вокруг фонтанов — всё складывалось в цельный и лёгкий образ, который венчался Дворцом Правителей, как праздничный пирог — лакомой горсткой ягод. Когда Лаура только-только вышла за Ринцо, ей доставляло подлинное наслаждение приходить на виантские рынки вместе с Челлой и перебирать пёстрые овощи, торгуясь с крикливыми продавцами, или листать подержанные книги, которые выкладывали в лотки у монументальной белой Академии. Она редко понимала в них что-нибудь, но сам процесс привлекал необычностью.

Ещё ей нравилось наблюдать за людьми в толпе — за выражениями лиц, гримасами, непроизвольными жестами. От важных чаров и закрытых вуалями чар до нищих и купцов из Минши — в Вианте были все, все они жили, дышали, разговаривали; после возвращения в тихую Ариссиму Лауру пошатывало от избытка впечатлений, она чувствовала себя мехом с вином, готовым лопнуть. Потом она по несколько дней в счастливой лихорадке не выходила из мастерской, и один Ринцо знал, чего ей это стоит.

Но теперь всё было не так. Сойдя с «лепестка», Лаура чуть ли не бегом бросилась в сеть улочек, чтобы она скорее поглотила её. Она выбрала самую густую вуаль и, воспользовавшись плохой погодой, прикрыла голову, но всё равно не была уверена, что останется неузнанной.

А узнать её ни в коем случае не должны.

Лаура торопилась. Она неплохо знала город, но сейчас всё мешалось у неё в голове. На всех углах продавали миншийские маски и статуэтки Велго к празднику. Вкрадчивая зелень плюща на стенах и мха (от влаги под водостоками), жёлтое хрусткое яблоко на зубах у подмастерья, голубые чулки на бельевой верёвке — краски жилого квартала агрессивно бросались со всех сторон, раскалывая сознание. Лаура брела к тому месту, которое ей назвали, и иногда спотыкалась: всё меньше оставалось дыхания в лёгких, всё меньше времени… Она старалась не думать о том, на встречу с кем бежит, закутавшись, точно преступница. У неё вообще плохо получалось думать в последние дни, исчерченные страхом, как листки в альбоме для набросков.