Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Тааль боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть мираж.

Вихрь лихорадочных, странных видений ошеломил Тааль: ничего подобного ей и в голову никогда не приходило… Она вспыхнула — будто снова, как в той пещере, стояла перед ним нагая.

Золотистые от загара плечи. Длинные пальцы в бурной жестикуляции. Обрывки слов — то гневных, то смеющихся, то мурлычаще-томных, как у развалившегося на солнце сонного леопарда. Медленное, тягуче-небрежное запрокидывание головы. И шаги, шаги — так рядом, и круг сужается, и некуда деться из западни… Вот только западню никто не захлопывает.

— А ты, кажется, начинаешь взрослеть, — лёгкая ладонь ложится ей на макушку заботливо, как-то по-отечески. — Скоро будешь мыслить соотвественно возрасту.

Поймать его руку. Поднести к лицу, вглядываясь в синее переплетение жилок, чувствуя тугой пульс. Сказать, что он говорит не о том в своих играх, всегда не о том, что лучше быть честным — или совсем молчать. Сказать, чтобы он больше не терзал себя, а потом приникнуть губами, как жаждущий — к роднику. Никакой больше суши, никакого изнуряющего желания — только горячая, терпкая бархатность кожи, только недоумение в насмешливых глазах…

«Господин мой. Мой любимый. Пусть хранят тебя духи каждой из дорог, по которым ты ступаешь. Пусть от крови врагов обагрятся твои руки — как ты хочешь этого. Пусть тысяча медвяных поцелуев уснёт на твоих губах, пока я берегу твою душу».

Она никогда не сделает этого. Никогда так не скажет.

— Пойдём, — просто позвал он, делая приглашающий жест. Вместо белых одежд его сегодня облекала чёрная мантия с серебряным шитьём — наверное, знак высокого рода там, в Обетованном на востоке. — Пойдём со мной, Тааль.

Прямо сейчас. Броситься в это, и забыть обо всём, и стать наконец свободной. Так, чтобы ветер ревел внутри, а полёт не кончался — чтобы вся жизнь завертелась в безумной музыке с ломаным ритмом, из которой и рождаются миры…

Всем своим существом Тааль тянулась к нему. Голова у неё кружилась, а ноги подкашивались — уже именно ноги; и крыльев опять не было, и ночной холод щипал большую голую спину… Лишь шаг навстречу — и они равны.

— Нет, — глухо сказала Тааль, сгибаясь пополам от отчаяния. — Нет, я не пойду с тобой. Не сейчас.

И в тот же миг горизонт обагрился солнечной каймой.

Восход был так ярок, что на несколько секунд Тааль ослепла. Она заслонила глаза своей новой рукой, отгоняя цветные пятна вперемешку с мраком. Гость из снов исчез вместе с белизной песка, как только на небо вернулся свет.

Она стояла в Пустыне — такой же жёлтой и безветренной. А перед ней высились светло-серые мрачные стены с белыми воротами. Зубцы стен искрошились, чёрные провалы зияли на месте окон — обычные руины Неназываемых. Тауриллиан.

Вскоре до Тааль донёсся звук, похожий на шорох огромных крыльев. Медленно, взмах за взмахом, из-за стен появилось Оно — полупрозрачное, ртутно-подвижное, грациозное в каждом движении. Текучестью очертаний Оно напоминало Эоле, но было в десятки раз больше, а несли его красивые кожистые крылья. Оно плавно изогнуло шею в мелкой чешуе и склонило змеиную голову, чтобы лучше разглядеть крошечную, сжавшуюся на песке Тааль. Она робела заглядывать в его глаза, зная, что увидит там далеко не змеиную мудрость… Что там плещется древнее, как эти стены, пламя прекрасной и жестокой жизни.

Призрачного дракона оседлал всадник — на вид вполне живой. Небольшого роста, тонкий, с дымчато-серыми глазами и бледной кожей, по которой невозможно определить возраст. Тёмные волосы собраны в хвост за спиной. Один из господ-тауриллиан?… Нет, вряд ли. Скорее уж он напоминал человека из снов Тааль, но был меньше и как-то тише, завершённее в каждом движении. Он уместно выглядел бы в каком-нибудь потёртом кресле, уютно подвернувшим под себя ноги, с кружкой травяного отвара у губ… Уместнее, чем на спине полупрозрачного дракона.

— Здравствуй, Тааль, — сказал человек, спрыгивая с чудовища и ласково поглаживая его по чешуйчатой морде. Узкие ноздри раздулись, втягивая горячий воздух; а потом, к изумлению Тааль, дракон зажмурился и заурчал от удовольствия, будто гигантская кошка. — Рад видеть тебя. Хорошо, что ты добралась… Прикройся, не хочу тебя смущать.

Он отвёл глаза и бросил ей кусок ткани, который вытащил из-за пазухи. Тааль вспыхнула, лишь теперь вспомнив о своей наготе, и завернулась в белое полотно. Песок жёг ей босые ступни, а биение большого сердца казалось оглушающим. Трудно было и стоять вытянувшись — её спина привыкла совсем к другому положению… Незнакомый человек шёл к ней и приветливо улыбался. Призрачный дракон безропотно ждал, поджав лапы.

— Я давно ждал случая познакомиться… Меня зовут Фаэнто, мастер над зеркалами. Добро пожаловать в Молчаливый Город.

Беззеркальные из окрестных городов и деревушек как только не называли равнину Ра'илг. Насколько Нитлот понял из обрывков разговоров в войске, дорелийцы её любили: плодородные земли в междуречье были распаханы их дальними пращурами, а благодаря их отцам и дедам равнина покрылась сетью торговых путей. Среди имён попадалось и что-то вроде Золотой Земли — действительно, просто роскошь: равнина Ра'илг давала доступ и к перевалам через Старые горы (на севере), и к Заповедному, или Великому, лесу (на юге), а на северо-востоке упиралась в излучину Зелёной реки и торговую гавань столицы. В тех же краях расположились десятки замков знатнейших родов Дорелии. На полях равнины королевские крестьяне растили злаки и пасли жирных кротких овец, а фермеры промышляли яблоками для знаменитого сидра…

В общем, Нитлот лишь теперь осознал, почему Дорелия столько веков грызлась за равнину с Ти'аргом. И оттяпала-таки лакомый кусок (львиный напор — или львиная наглость…). Однако на картах равнина по-прежнему жила под древним ти'аргским названием.

И Нитлот предпочитал его — отчасти принципиально. Дело было абсолютно не в том, что ему нравилась ти'аргская речь или (во имя Мира-за-стеклом!) её носители… Несмотря даже на то, что именно на ти'аргском уже довольно давно проходит и торговля, и переговоры между королевствами беззеркальных. Просто дорелийцы нравились Нитлоту ещё меньше. Пронырливые, расчётливые костоломы (ох, эти рыцари с рёвом «За короля!» и без намёка на мышление) — или сухие интриганы вроде лорда Заэру.

Лорд, разумеется, умный человек: судя по тому, сколько месяцев Дорелия умудрялась сдерживать натиск Альсунга, его ум действительно впечатляет… И всё-таки это не мешает ему оставаться сухим интриганом. Нитлот не так уж много общался с лордом лично — его распоряжения и просьбы приходили через третьи руки, что само по себе было унизительно, — но успел увидеть в долговязом старике зависимость от власти. Сродни зависимости Альена от снадобий. Беззеркальные вообще склонны впадать в зависимости.