Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

А ещё один соблазн (честно говоря, куда больший) — искать в Альсунге не очаг, а саму Хелтингру. Чтобы узнать наконец правду о том, во имя кого (в конечном счёте) всё это творится. Чтобы понять, зачем драконовы грёзы остались в его зеркалах.

Если Фиенни правда был у тех, будто бы и не существующих, изгнанных полубогов за океаном — почему никогда никому не рассказывал? Никогда никому, даже Альену? Доверие между ними достигало тех пределов, когда трудно понять, где кончаются твои мысли и начинаются чужие, когда один взгляд заменяет пространные объяснения. И Альену больно, как-то по-детски обидно было думать, сколько тайн навеки осталось запертыми за высоким бледным лбом Фиенни.

Но его полусон-полувоспоминание о драконе — и эта дивная, опасная своей совершенной красотой статуя… Наверное, любая красота должна нести угрозу, иначе это поддельная красота, — непрошенно и вяло мелькнуло в голове.

Слишком уж легко всё складывается. Так не бывает.

И та северянка, Хелт, что училась у него совсем девочкой, — видимо, знала. Так что же, получается…

Альен прижался щекой к одеялу из козьей шерсти, слегка шершавому от старости (подушками агхи не пользовались), и сосредоточился на своём дыхании. Вдох-выдох, вот так, ровнее. Он не станет додумывать эту мысль. Слишком нелепо, даже чтобы предполагать.

Тихо скрипнула низкая дверь, украшенная металлическими вставками, которые так любили агхи. Брат Бадвагура был сегодня в ночном карауле, так что Альен в кои-то веки наслаждался одиночеством, — и всё-таки кто-то вошёл. Значит, уже прогудел утренний гонг.

По грузным, но мягким шагам Альен узнал мать Бадвагура. Фанатичная преданность хозяйству и рабская покорность мужу очень странно (как странно всё в женщинах — даже если это не человеческие женщины) сочетались в ней со сварливостью и любовью к праздной болтовне. Поэтому Альен старался избегать её, хоть она и смотрела на него уже без страха или недоверия.

Чтобы не выслушивать наставления на незнакомом языке (Бадвагура-переводчика всё равно не было поблизости), Альен предпочёл притвориться спящим. Благо, выглядело это вполне правдоподобно: после разговора с Далаваром он вернулся поздно, когда старый Котр уже закрыл кузницу, да и вообще частенько вставал позже агхов — они знали, что ночами он засиживается над рукописями из архивов.

Однако женщина, пройдясь по комнате и увидев спокойно-неподвижную спину Альена, почему-то не ушла. Тихонько вздохнув, она подкралась к кровати и костяшками пухлых пальцев еле дотронулась до его плеча.

— Бен-д'эде Катхаган, — прошептала она с расстановкой и потом скороковоркой зашептала что-то на своём скрежещущем наречии — что-то вроде молитвы. Альен невольно вздрогнул, а потом вспомнил, что это значит (где-то уже слышал, и не один раз): «Да хранит тебя Катхаган».

И почему-то, слушая взволнованный шёпот этой старой низкорослой женщины, полной суеверий, он ощутил, как к нему возвращаются силы, — и прибавляется если не веры, то уверенности уж точно. Как если бы в терновом лабиринте вдруг показалась полянка, освещённая глупо-радостным солнцем.

«Я не стану лебезить перед вождями, — сказал Альен про себя. — Просто уйду ночью — и решу наверху, если выберусь».

Бадвагура он не станет предупреждать. Пусть вырезает, счастливец, и дальше свои статуэтки: им не по пути.

— Что, надумал сбежать без меня, волшебник? — ударил Альену в спину насмешливый бас Бадвагура.

Он вздохнул обречённо, но без удивления, и развернулся, попытавшись согнать с лица любые признаки радости. Агх уже ковылял к нему на своих коротких ногах, перебросив через плечо узел с вещами и явно позабыв расчесать рыжеватую бороду. На его щеках, заметно округлившихся за время пребывания под материнским крылом, сияла такая глупо-радостная улыбка, что даже в пустой ночной шахте, казалось, посветлело.

— Ух… Успел всё-таки, — пропыхтел Бадвагур, демонстративно не замечая кислого взгляда Альена. Оказавшись в паре шагов, он по-хозяйски ласково поправил один из местных светильников на стене — сияющий голубым шар из толстого стекла, а потом запустил ладонь в кошель на поясе и вытащил оттуда что-то маленькое и тёмное. — Вот, мать напекла печенья тебе в дорогу. Печенья, волшебник. Мы с братом не видели его уже несколько зим.

Альен смущённо кашлянул. Выглядело печенье более чем неказисто — из грубой муки, с кривыми краями, — но он знал, как ценится мука и вообще всё хлебное в селениях агхов. Наверняка выше, чем золото и камни, которых здесь в изобилии. Такая забота — на его взгляд, беспричинная — совершенно обескураживала.

— Спасибо… Но тебе надо вернуться, Бадвагур. Зачем ты пошёл за мной? И как узнал, где я?

— Видел вчера, как ты бродишь тут и копаешься в наших картах. Сразу смекнул, что ходы получше ищешь, — растолковал Бадвагур, с хрустом надкусывая печенье. Звук в мёртвом провале шахты был странный, по-весёлому дерзкий: Альену подумалось, что балки и рельсы для вагонеток кричали бы от возмущения, подари горы им голос. Он задумчиво оглядел тщательно собравшегося Бадвагура, пытаясь подобрать доводы.

— Кто-нибудь ещё знает об этом?

— Ну конечно, а ты как думал, — с неожиданной серьёзностью кивнул резчик. — Я же всем болтаю о твоих делах, особенно в Гха'а.

«А он научился иронизировать», — рассеянно подметил Альен. Интересно, это тоже его влияние?…

— Я должен уйти, Бадвагур, пойми. Разрыв надо искать где-то на севере. Я не попрощался, потому что так и знал…

— …что я увяжусь следом? — закончил Бадвагур, стряхивая крошки с бороды. — Ну и правильно. Я увязался. Мать с отцом знают, они не выдадут нас. Я покажу тебе такие ходы, что нас не догонят, даже если сразу хватятся.

— Но я даже не говорил тебе, куда именно ухожу, — сказал Альен, уже понимая, что всё звучит ужасно неубедительно. Особенно если учесть, что он и сам пока этого не знает…

— Да неважно, там разберёмся, — махнул рукой Бадвагур и деловито поправил узел на плече. — Теперь главное — вытащить тебя отсюда. Знал бы ты, сколько народу точит на тебя секиры, не тянул бы время…

— То есть выбора ты мне не оставляешь? — спросил Альен. Этого ещё не хватало…

Бадвагур просто покачал головой. Глупый агх, рискующий жизнью ради него — едва знакомого, снова и снова. Почему, зачем?… И сам он, имеющий наглость втайне этому радоваться… Отвратительно. Он становится похожим на Нитлота или на отца — только их тщеславие позволяет принимать вот такое бездумное поклонение.

Но резчик прав: ночь на исходе, а вернуться он не имеет права.

— Ладно, — сказал наконец Альен, пытаясь мысленно прочертить хотя бы контуры того, как всё это будет выглядеть. Пока ничего не выходило: спутники совершенно не вписывались в его планы. — Ладно. Но ты должен понимать, что твоя жизнь здесь…