Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

— Именно так. Это твой мир — прими его наконец. Я никогда не призывал тебя к бунту… — нет сил не добавить… — И потом: есть и такие, как Альен Тоури.

Вот и новая вспышка злобы: глаза, как у разъярённой кошки… Вазу с яблоневой веткой на столе — вдребезги. Звон долго стоит в измученных ушах.

— Снова этот Альен… Всё дело в нём, верно? Я права?

— Он мой ученик. Хороший ученик, который заставил меня многое переосмыслить. В том числе Тех, за морем. Я уже не так хочу их возвращения, как прежде. И я имею на это право, Хелт.

— Ученик… Будь он проклят во веки веков, твой ученик! Он заставил тебя отказаться от всего настоящего, всего справедливого, он просто с ума тебя свёл!

— О нет, он скорее вернул мне разум…

— И это говоришь ты — ты, бывавший у Них, говоривший с Ними? — почти благоговейный шёпот. Встать, попросить замолчать — о, как тяжело вставать…

— Тише, нас могут услышать… Хелт, послушай…

— Не хочу я ничего слушать, — рывок к двери, тонкие губы дрожат, взгляд через плечо — почти звериное желание, такое людское, совсем не зеркальное… — Оставайся со своим Альеном. Отступник, учитель, любимый… Ты ещё пожалеешь об этом.

А потом — дымка, и через много лет — снова… Только уже по-другому.

Сидя за записями посреди ночи — не магия и не зеркало, нет, лишь мучая себя чернилами… В последнее время только это и нужно. Так пусто внутри в последнее время.

Снятая защита вокруг дома, тихие шаги… Такой знакомый звук; оглянуться — встать навстречу — нужно, так срочно нужно сказать, поделиться мыслями… Это совсем не странно, что он почувствовал, что пришёл сам, это не впервые…

Самообман или правда? Ошибка или нет? Вернуться к прежнему, рассказать ему?… Ведь драконы всё ещё снятся…

— Альен, я…

Но в ответ — короткий, грубый удар под рёбра, потом в грудь и в горло — так умело и плавно, простым ножом… Точно лепесток шиповника нарисовали. Красным хлещет — будто не из себя. И холодно — так холодно, проклятье…

Доползти до зеркала — того самого, главного — дотронуться окровавленным пальцем…

— Альен, почему? Зачем? Я…

Но — в последний момент: нет; и дышать — легче.

Глаза — не его глаза, не та синева, тёмная до черноты, с воздушной сумасшедшинкой. Льдистая голубизна — заклятие смены облика, такое сложное, ей до конца никогда не давалось… Не хватало усидчивости и стойкости.

— Прощай, учитель.

И потом — ничего, никогда — желанный покой…

Когда стекло вновь застыло, Нитлота будто вышвырнуло откуда-то; лёгкие сдавило, было тяжело дышать. Он не сразу понял, что по щекам бегут слёзы; отвернулся, дрожа от стыда.

Она убила его, приняв облик Альена… Альена. И Фиенни до последнего думал, что…

Проклятье.

Долго стояла тишина: зеркальный народ трудно пронять, но когда такое случается… Слышно было, как осенний ветер воет за стенами Меи-Зеешни, как где-то в Долине хнычет сова.

— Мы обязаны сообщить это Альену, — выдавила наконец Индрис: видимо, первой пришла в себя. — Пусть ищет в Альсунге свой разрыв.

Альен проснулся со смутным и неприятным чувством, с тяжёлой головой и горечью во рту. Он долго лежал на широкой, но короткой койке, которой пожертвовал для него Бадвагур (с человеческим ростом на ней оставалось только поджимать ноги), и смотрел в потолок, собирая воедино ночные впечатления. Предстояло столько всего осмыслить и решить — а он чувствовал себя так, словно подсмотрел за чем-то отвратительным. Одни навязчивые мысли цеплялись за другие, обрастали образами из странных снов. Над его головой, на земле, идёт война за Ти'арг, а он заперт под каменными залежами, как бедняга Нод в своей могиле.

И Фиенни… Хелт — королева Альсунга, настоящая или будущая. Что значит эта странная связь? Что за силы вступили с нею в союз и порочит ли это память Фиенни?

«Ты ищешь не там», — сказал Далавар. Но Далавар, наверное, один из всех агхов (разумеется, кроме Бадвагура, который почему-то упорно считает Альена другом и рвётся спасать при необходимости и без) желает ему выбраться живым.

В подобных случаях Альен привык мыслить по возможности холодно и логически, слегка отстраняясь. Следуя собственному опыту (а ещё учениям древних людских философов и нынешних Отражений), он пытался представить ситуацию как сторонний наблюдатель, которого ничего в ней не задевает, которому ничего не грозит. Как поступить было бы разумнее?…

Разумнее… Поморщившись, Альен закусил косточку на запястье, и боль немного успокоила его. Проклятое слово: и надоело вечно подчиняться ему, и на бунт против не хватает сил… Разумнее, конечно, поговорить с вождями кланов и признаться, что его поиски ни к чему не приведут, а потом попытаться задобрить их (как угодно — залогом, ручательством Далавара, Бадвагура и его родни) и упросить выпустить на поверхность. А затем отправиться на север, в Альсунг, чтобы найти и перекрыть разрыв — если он всё-таки там.

Но, во-первых, этот разумный план был похож на лодку с течью: всё хорошо лишь на первый взгляд. Альен сильно сомневался, что агхи поверят ему и дадут уйти безнаказанно — а добираться до Альсунга, так или иначе, придётся через их перевалы. К тому же он не представлял, что станет делать, если всё-таки не нащупает разрыв — а пока он не чувствовал его. В голове зудела крайне искусительная мысль обратиться к тем существам, что призвала из Хаоса его магия, — раз уж они величают его «господином»…

Он не настолько утратил осторожность, чтобы забыть, как плохо это может кончиться. Шутки с Хаосом плохи, но всё-таки, всё-таки… Внутри Альена, особенно после смерти Фиенни, точно кровоточила время от времени крошечная ранка — колкое, опасное стремление поступать наперекор, разрушая себя и других. А твари Хаоса — наверное, самый удобный путь к этому.

Во-вторых, было и другое искушение, даже целых два. Кинбралан, ненавистный, погрязший в косности, мрачный и родной Кинбралан — в руках альсунгцев?… Альен целую ночь проклинал своё слишком богатое воображение, в подробностях представляя это. Даже если отцу попадутся самые милосердные северяне, лорда Тоури они не пощадят — а уж слуг, а уж женщин… Вспомнив ямочки на щеках Алисии, Альен ощутил лёгкую дурноту. Она ведь уже совсем взрослая… Нет, этого нельзя допустить.

Но отец (лорд Тоури — называть его так, прости небо, было проще) не примет его помощь: не заросла старая обида, и отречение от сына никто не отменял. Защита от колдуна, да не просто колдуна — от высокомерного урода в семье, от порченой ветви, предавшей фамильную честь?… Старик лучше умрёт среди пыльных сундуков и ржавых доспехов, чем так унизится. И всё же — пройти совсем рядом с Кинбраланом, что на северо-востоке Ти'арга, почти вплотную, и даже не разузнать, свободны ли эти земли… Не кровь говорила в Альене и не людская совесть — голоса того и другого он давно заглушил, — что-то другое, неназываемое, мешало поступить так.