Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

— Что у меня будет полно проблем, это точно, — беспечно согласился Бадвагур и улыбнулся, сверкнув не идеальной белизны зубами: — Но их и без того навалом, разве нет? А помогая тебе, я помогу важному делу. Так что не нужно лишних речей, волшебник. Пойдём.

И они пошли.

— Небось, стосковался по своим местам? — негромко спросил Бадвагур через сотню-другую шагов, когда потолок стал ещё ниже и Альену пришлось пригибаться. — По солнцу с полянками?

Насмешки насмешками, но попал он в точку — в последние дни Альен замечал за собой странную тоску по деревьям и небу, холодному ветру, по знакомому рисунку созвездий ночами, по звучанию понятной речи в ушах… Даже по тому же человечьему хлебу. Кто бы мог подумать.

Особенно неуместными казались такие сентиментальности сейчас, когда мир разваливался, когда сам он едва мог спать, а в венах плясало жаждущее выхода тёмное колдовство. Всё ближе подбирается Хаос, и его вина за это не смыта, и обезумевшие от алчности, обратившиеся к магии варвары грозят его дому… А загадки из прошлого только дразнят и без того кровящую, измотанную душу. Опоры нет и никогда не было, напоминал себе Альен, мир уродлив и тёмен — что наверху, что внизу. Надеяться можно лишь на себя, причём на себя не в лучшем состоянии.

Но почему же что-то внутри так рвётся наверх и разливается в песнях, когда рядом шагает этот упрямый косноязычный гном?…

— Да, — со вздохом признал Альен. — Да, пожалуй. Но ваш город грандиозен, это правда, — поспешно добавил он, и агх самодовольно усмехнулся в темноте — так, будто сам его строил.

— Ну, ещё бы ты не признал это. Я бы даже не удивился, если…

Альен не расслышал конца фразы, поскольку сам охнул от внезапного толчка в бок — вот только с другой стороны… Он отшатнулся, отскочил к другой стене, поближе к светильнику, выбросил вперёд руку, уткнувшись во что-то мягкое — всё в одно мгновение, не успев сообразить.

На него с воинственным воплем бросилось что-то маленькое, гремящее железом, и опрокинуло на рельсы своей тяжестью; Альен задохнулся в мешанине тупых неразборчивых ударов, потом различил краем глаза, как сверкнуло лезвие, — и отпустил рвущуюся из сознания огненную волну… Нападавшего отшвырнуло прочь с такой мощью, точно его великан поднял: от злости и страха Альен не рассчитал силы. Он услышал, как шмякнулась о камень живая плоть; раздался хруст костей и стон боли — какой-то немужской, с привизгом. После — короткий удар чем-то тяжёлым, и вновь — тишина.

Застыв на несколько секунд, Альен с усилием встал и сглотнул что-то солёное — видимо, разбили губу. Руки не тряслись. Ощупал себя — кажется, не ранен.

— Бадвагур? — позвал он в темноту: не заметил, как, но ближайший светильник разбился. Наверное, прошило магической волной… Так недолго и обрушить подпорки шахты. Впредь надо быть осторожнее. Хотя никакого «впредь» может и не быть… — Бадвагур, ты в порядке?

— Почти, — хмуро донеслось со стороны Гха'а. — А он не совсем, храни его Катхаган.

— Мёртв? — Альен, в общем-то, ожидал этого, но отчего-то ему стало не по себе. Во рту загорчило ещё сильнее.

— Иди сюда.

Послышался звук, как от высекаемой искры, и шипение: Бадвагур достал огниво. Вспышка тусклого света охватила его, на коленях стоявшего над неподвижным телом с неестественно изогнутыми конечностями и запрокинутой головой. Альен невольно вздрогнул: из всех виденных им мертвецов этому, пожалуй, особенно не повезло.

Агх был в плотной, крупного плетения кольчуге и шлеме с оленьими рогами — слишком парадном для ночной вылазки. Тонкие, даже ненормально тонкие и изящные для агха, пальцы сжимали кинжал с крупным рубином в рукояти. Словно шёл на церемонию.

На жертвоприношение. На убийство-долг, исполнять почётную обязанность. Альен ощутил дурноту.

— Я его знал, — до странности ровным голосом сообщил Бадвагур. Он вытащил руку из-под головы лежащего и теперь с отстранённым видом изучал его кровь. Альен на миг испугался за его рассудок. — Хороший ювелир из клана Белой горы… Был.

Ювелир… Понятно теперь, откуда эти не гномьи руки. Руки мастера и преступника.

— Твой друг? — спросил Альен, не зная, что говорить. Побледневший, Бадвагур долго не отвечал.

— О нет. Он был одним из тех, кто не простил мне смерти Кадмута… Скорее уж друг вождя Тингора.

— Тогда всё понятно… Они знают, что мы ушли этим путём, через шахты. Они послали его за мной, — Альен озвучил очевидное, чтобы хоть что-то произносить — на лицо Бадвагура страшно было смотреть. Он заставил себя подойти и положить руку ему на плечо.

— Я не хотел этой смерти, Бадвагур. Даже ему — не хотел. Ты сам видел, как всё получилось.

— Не в этом дело, — качнул Бадвагур тяжёлой головой, с тем же неизъяснимым выражением глядя теперь на его ладонь, на рисунок вздувшихся вен в свете огнива. — Любая смерть скорбна, и горы оплачут его безрассудство. Но ведь я виновен.

— Что за ерунда? — Альен сильно встряхнул его — так, что агх покачнулся. — Забудь это, слышишь? Это сделал я. Я один.

— Это сделали мы, — резчик поднял окровавленную руку. — Когда он упал, то ещё дышал… Я взял что-то… Не помню. Камень, наверное. Ну, и…

Он отвернулся, не договорив. Альен на секунду закрыл глаза, пытаясь представить, каково ему сейчас.

Каково было ему самому, когда впервые пришлось убить? Давным-давно, стражник в храме в Вианте… Он выдохнул сквозь стиснутые зубы. Нет.

— Зачем? — прошептал он, опускаясь рядом с Бадвагуром. Его разумная часть кричала, что нужно срочно избавиться от тела и бежать — но он опустился рядом, моля и Порядок и Хаос о помощи. — Зачем? Испугался, что он нападёт на тебя? Да?…

— Не на меня, — еле слышно сказал резчик. — На тебя, волшебник.

После этого ясно было одно: назад дороги Бадвагуру не осталось. Того, что сделал он, агхи простить не могут. Они с Альеном не говорили об этом, но говорить и не требовалось: правда часто бывает слишком страшной для сказанных слов. Они выбрались на поверхность уже на рассвете, когда холодное сияние с востока остро впивалось в вершины гор. Сначала Альен почти ослеп, а потом несколько часов не мог привыкнуть к яркому свету — но зато, увидев наверху небо, почувствовал себя в безопасности.

Тело несчастного ювелира они оставили в шахте, кое-как оттащив от рельсов и завалив камнями. Альен пытался сделать всё сам, но Бадвагур заупрямился, хотя руки у него тряслись так, что даже у всего навидавшегося Альена к горлу подкатывал горький ком. Резчик и раньше был не особенно разговорчив, а теперь и вовсе смолк — лишь односложно отвечал на вопросы да отпускал сдержанные замечания о провизии или погоде. Альен не лез. Он знал, что многое в жизни нужно просто перетерпеть — пережить в одиночку, как лихорадку. Бадвагур сам должен пройти через горе и стыд, как подобает — многие знакомые Альена сказали бы: мужчине, но он думал — любому.