Вероника Батхен - Лигр [litres]

– У меня никого нет. Мир отдал меня Кралю, а тот только кричит и дерется. И жена его тоже колотит почем зря.

– Вот как? А ты знаешь, что такое цирковая школа? Тебе после нее Кралевы колотушки маминой лаской покажутся.

– Ну и пусть! Зато вы учить будете, а Краль только бил и не учил ничему.

– Это довод, – признал Филипп и остановил лошадей. – Ложись на землю. На живот.

Кажется, мальчишка был уверен, что сейчас его на пробу перетянут кнутом, но на землю улегся беспрекословно. Филипп скомандовал:

– Ноги загибай. И голову тоже. Гнись давай, чтобы пятками затылок достать.

– Не получается…

– Что значит, не получается? Должно получаться. Маня, продемонстрируй.

Марианна, а верней, снова Манька, немедленно растянулась в текучей пыли и согнулась колесом, немыслимым для человеческого тела.

– Видишь, как надо? Давай и ты, старайся, старайся… – Филипп присел рядом с мальчишкой, принялся ощупывать его суставы. – Лет тебе сколько?

– Не знаю, – натужно ответил мальчик.

– Восемь ему, – проскрипел из фургона Гариотти.

– Многовато. Хотя вроде еще не закостенел. Может, что и получится. Маня, посмотри, что у него с ловкостью, а мы тем временем дальше поедем. Ночевать будем у ручья, там есть, я знаю.

Фургон, поскрипывая, двинулся в путь, а Манька с новым учеником подобрали брошенные дядюшкой кольца и тоже отправились следом.

– Руку вот так держи, – поучала девушка. – Мягко держи, свободно, лишних сил не трать. Кольцо бросаешь, закручивая, и ловишь, когда оно к тебе само вернется. Вот так.

– Это я умею. Мы с мальчишками камушками кидались, так я ловчей всех был.

– И сколько ты колец в воздухе удержишь?

– Четыре – запросто.

– Когда удержишь четырнадцать, скажешь: «Умею». А пока – учись. Ну-ка, лови пятое кольцо. Да не смотри, как они летают, на все смотреть – глаз не хватит, ты их чувствуй. И что встал? Фургон уже вон где, а мы тут валандаемся. Так и без обеда останемся. Ты кольцами манипулируй, а на месте не стой, за фургоном поспешай. Руки сами по себе, ноги сами по себе. Так, хорошо. А бегом можешь? Ну вот, все порастерял, собирай теперь. Ты рывком-то не беги, кольца твоего рывка не понимают. Разгоняйся постепенно, вот так… Молодец. Смотри, и фургон догнали, и колец не потерял.

– Маня, ты мальца не перехвали, – подал голос маэстро Фильконти, – а то раздуется от гордости, что жаба в болоте. Лезьте в фургон, сеньор Гариотти наше приобретение смотреть хочет.

Сеньор Гариотти сидел по-турецки и свежевал подвешенную вниз головой тушку кролика. При виде ученика он работы своей не прервал.

– Это тот самый? – чуть слышно спросил мальчик.

– Тот самый. – Голос Гариотти был скрипуч, но совершенно спокоен.

– Зачем его?

– В суп.

– Но он нужен для представления! Кого вы будете вынимать из шляпы?

– Вынимать буду кролика. Из шляпы всегда вынимают кролика или голубя, потому что они сидят смирно и не рыпаются прежде времени. Но голубя потом надо пустить в полет, и он почти никогда не возвращается. Кроме того, голубь маленький, в нем нечего есть. Поэтому я предпочитаю кролика.

– Но ведь если кролика в шляпе нет, его невозможно оттуда достать!

– Друг мой, в цирке нет слова «невозможно», есть только «удивительно». Запомни это, сельское дарование. Кстати, как тебя зовут?

– Яков.

– Значит, хочешь когда-нибудь стать Джакомо или Джироламо? Что же, дерзай. Руки покажи! Ну кто так ладонь держит? Руку надо показывать так или вот так. В руке всегда должна оставаться тайна. Вот такую фигуру пальцами сделай… Хорошо. А так? Это никуда не годится. Тренируй пальцы, в пальцах душа престидижитатора.

– Сеньор Гариотти, – спросил Яков, – но раз из шляпы можно вытаскивать кроликов, которых там не было, то вы должны быть богатым человеком. Вытащили миллион кроликов, продали…

– Слушай, недоделанный Джакомо, – перебил Гариотти, – и запоминай с первого раза, потому что второй раз я повторять не буду. Артист никогда ничего не продает, он лишь получает гонорар за свое искусство. Продать можно только талант, один раз и непременно себе в убыток. Кролика вынимают не на продажу, а на потеху почтеннейшей публики. Если бы у вас на площади не было орущих мальчишек и девчонок, замерших от восторга, то никакого кролика в шляпе бы не появилось. Вот смотри: в руке ничего нет. А теперь – раз! – цветок: соланум туберозум. Думаешь, у меня где-то букетик припрятан? Ты по дороге бежал, видал по обочинам такие цветы? То-то. А вот бабочка, живая. Бабочку в рукаве не спрячешь, в пальцах не скомкаешь.

– Красивая! – потрясенно выдохнул единственный зритель.

– А вот так? – Сеньор Гариотти сунул руку в цилиндр, куда за минуту до того кинул шкурку, содранную с освежеванного зверька, и вытащил целехонького кролика. – На, держи. И ступайте, у меня дел невпроворот.

Манька потянула Якова в конец фургона, под завязку набитого всяческим реквизитом.

– Темно…

– Ничего, тут на задней стенке окошко, развиднеется.

– Куда мы?

– Трифона кормить. Вообще, ему завтра обедать надо, но поскольку у нас появилось два кролика, пусть сегодня поест. А кролика не жалей, он из шляпы и, значит, не живучий. Если его сегодня не съесть, завтра он сам помрет.

Кролик сидел перед удавом с тем же отрешенным видом, как до этого ожидал своей участи в шляпе. Трифон покачивал головой, словно оценивая упитанность зверька.

– Самое главное, – сказала Маша, – что ты понравился сеньору Гариотти. Ради тебя он второго кроля добыл, я такое первый раз вижу. Ты его слушайся, сеньор Гариотти в своем деле кудесник.

– Я буду! – пообещал ученик.

Фургон, скрипнув последний раз, остановился.

– На выход, засони! – скомандовал Филипп. – Яков за хворостом, Маня… ну, ты сама все знаешь.

Горел костер. В котелке густо булькала похлебка, в которую ради праздничка всыпали горсть крупы. Щавеля в округе не нашлось, зато было полно крапивы и прорва пахучей сныти. Кто понимает, тот летом без щей не останется.

Сгущался вечер. Артисты сидели, разомлев от покоя и сытной еды.

– Итак, – подвел итог маэстро Фильконти, – сейчас всем пять минут блаженного безделья, а потом у нас с Яковом урок до самой полуночи. Гимнастика, упражнения на растяжку и всякое иное. Возрыдаешь ты у меня сегодня, восплачешь горькими слезами.

– Маэстро Филипп! – вскричал Яков. – Да я, если надо, возрыдаю со всем моим удовольствием!

А это какой из миров Дяченко? Сразу несколько – и никакой конкретно. Тут скорее можно говорить о духе их творчества, чем о букве. Городская фэнтези с людьми, ведьмами, драконами – да и самим Городом, который здесь не только место действия, но и полноправный участник действа…