Эдриенн Янг - Небеса в бездне [litres]

– Как хорошо, что вы вышли! – улыбнулась Инге и подвинулась, чтобы Ири и Керлинг смогли пройти внутрь.

Керлинг уперся взглядом в пол, его лицо перекосилось от боли, а на лбу блестели капли пота. У него отсутствовала половина ноги, и штанина была подвязана к колену. Мне доводилось и раньше такое видеть. Возможно, удар топора или неудачное падение, которое привело к серьезному перелому. Это могло быть и заражение крови.

Женщина вошла в дом и встала рядом с Керлингом. Когда она положила руки ему на плечи, он стряхнул их и опустился на край скамьи, вытянув свою искалеченную ногу на сиденье. Инге села рядом и медленно развязала подвернутую штанину, а затем закатала ее наверх, обнажив красную, опухшую кожу, сморщенную от множества зигзагообразных швов.

– Ири, приготовь компресс. – Она наклонилась, чтобы осмотреть рану, а Ири принялся за работу, сняв котелок с огня и достав с полки большую деревянную коробку с лекарственными травами.

– Как ты себя чувствуешь? – Она заглянула в лицо Керлинга.

Он посмотрел ей в глаза, вцепившись руками в ногу.

– Как обрубок человека.

Инге перевела взгляд на Гайду, которая опустила глаза в пол.

– Не представляю, как ты сумел выжить после такого ранения. Тора была к тебе благосклонна.

Керлинг уставился в огонь.

– Или прокляла меня.

Ири снял ткань с миски с кипящей водой, глядя на Керлинга. А Гайда посмотрела на меня. В ее ненавидящих глазах застыли слезы, она изо всех сил стиснула зубы. Я взяла развернутые куски ткани, лежавшие на другом конце стола, и уселась к огню, аккуратно сворачивая их и складывая на коленях. Спиной я ощущала обжигающий взгляд Гайды.

Ири забинтовал ногу Керлинга и помог ему подняться. Когда они вышли из дома, Инге ласково прижала ладони к животу Гайды.

– Уже совсем скоро.

Гайда промолчала, но ее лицо стало печальным, уголки губ опустились вниз.

– Я буду с тобой. Здесь нет ничего страшного. – Инге улыбнулась.

Но это была неправда, и если об этом знала даже я, то уж Гайда знала точно. Женщина с такой же легкостью могла погибнуть во время родов, как и на поле боя. А по лицу Гайды было понятно, что она не понаслышке знает об этом сражении.

– Он больше не хочет этого ребенка, – прошептала она.

Инге вздохнула:

– Почему ты так думаешь?

Гайда погладила живот:

– Он вообще больше ничего не хочет.

Инге выглянула наружу, туда, где Керлинг и Ири ковыляли по заснеженной тропинке к дому. Но не успела она ответить, как Гайда отвернулась и, ни слова не говоря, вышла из дома.

Инге стояла в дверях, глядя ей вслед. В ее глазах застыла грусть, она напряженно поджала губы. Раньше в Хайлли мне доводилось видеть, как раненые теряли волю к жизни. Вероятно, она тоже видела такое.

Инге откашлялась.

– Ты когда-нибудь крошила чеснок? – Закрыв дверь, она закатала рукава.

– Немного, – ответила я. – Для готовки. – Я увидела, как она сняла с полки большую корзину, наполненную мелкими чесночными головками.

И поставила передо мной на стол большую каменную ступку с пестиком.

– Будем очищать чеснок и молоть в ступе. А затем сложим на хранение в бутылки. – Когда она положила на стол железный кухонный нож, у меня непроизвольно дернулась рука. – Я очищаю, а ты перемалываешь в ступе. – На ее губах промелькнула усмешка. Конечно, она ни за что не доверила бы мне нож. – Сколько тебе лет, Элин?

Я пыталась разгадать выражение ее лица, но она не отрывала глаз от работы. Впервые за все это время она назвала меня по имени. И мне это не понравилось.

– Семнадцать.

– У тебя осталась семья в Хайлли? Ты ведь оттуда, верно? Из Хайлли?

Я кивнула, внимательно глядя на нее. Как она узнала, откуда я? Ири не говорил ей.

– Только отец.

Она некоторое время молчала, а когда острый, пряный запах чеснока разнесся по дому, встала и распахнула дверь, чтобы проветрить комнату.

– Ты знала, что Ири тоже из Аска? – спросила она, снова усаживаясь за стол.

Я выложила большую горсть чесночных зубчиков в ступку, гадая, что на самом деле она хочет сказать.

– Они с Фиске едва не убили друг друга пять лет назад.

Я подняла глаза на нее.

– Это произошло в последний сезон сражений. Они дрались и рухнули в глубокую расщелину.

Я сглотнула, смотря на нее во все глаза.

– Фиске сломал ногу и руку, а Ири распорол бок о меч Фиске. Мой муж два дня искал Фиске, пока наконец не нашел. Он думал, что сын мертв. – Она шумно вздохнула. – Но он хотел предать его тело огню. И потому спустился в расщелину, обнаружив, что Фиске жив. – Она посмотрела мне в глаза. – Как и юноша, который с ним сражался. Но едва дышал. А Фиске не захотел бросить Ири. Он умолял отца спасти ему жизнь. – Она смахнула слезу. – Ири был так тяжело ранен, что никто не верил, что он выживет.

Я пыталась справиться с подступающими слезами, обжигавшими глаза.

– Как вы спасли его?

Она положила нож на стол и посмотрела на меня.

– Они принесли его в дом, и я увидела, что рана настолько глубока, что внутренности вываливаются наружу. Я не сомневалась, что он умрет. Но он выжил. Его кожа и мышцы были порваны, но артерии и внутренние органы остались целы. Я зашила рану, и хотя потребовалось много времени, он поправился. И Фиске тоже.

– Но тогда почему он не стал рабом? – спросила я. Резкие слова повисли в воздухе между нами.

Она помолчала.

– Должен был стать. Но рана оказалась настолько серьезной, что нам пришлось оставить его здесь, в своем доме, и заботиться о нем днем и ночью. Я не знаю, как это произошло, но он стал частью нашей семьи. Любовь Фиске к Ири передалась и нам. – Ее глаза снова засияли.

– Значит, Ири стал Рики?

Она кивнула:

– Да. Ири отрекся от своего прошлого. Потребовалось время, но Рики приняли его. Боги иногда шутят.

Я прищурилась.

– Что это значит?

– Это значит, что они иногда создают семьи какими-то другими, особенными путями. – Встав из-за стола, она вытащила из корзины новую порцию чеснока. – Fjotra, – едва слышно произнесла она.

– Fjotra – это кровные узы. Они же не братья, – поправила я ее.

– Это munstrondfjotra – узы тела. Salfjotra – это душевное родство.

Я уставилась на нее:

– Эта связь возникает, когда сердце разбито. Через боль, потери и тоску. Они связаны чем-то гораздо более глубоким, чем нам дано осознать. И поэтому Ири и вошел в нашу семью.

Я перестала сдерживать навернувшиеся на глаза слезы. Потому что хорошо понимала, о чем она говорит. То же самое у меня было с Майрой. Связь, рожденная из слез.

Ири и Инге не были близкими по крови, но Ири смотрел на нее, как на мать. А она принимала его, как сына. И мне не надо было спрашивать ее, как она смогла полюбить его. Ири был чист сердцем, он обладал тем, чего у меня никогда не было. И он был отважен. Не боялся любить и отдавать себя другим. Люди всегда тянулись к нему, и я гордилась тем, что он мой брат. По тем же причинам, по которым Инге его полюбила.