Оберон Ману - Падение Коцита [СИ]

Племянник прищуривается, уточняет:

— Это те, кому святая змея погружает свою голову в затылок?

— Или в макушку, — говорит дядя, кивая на носильщиков. Из макушки каждого свисает на спину чешуйчатое тело святой змеи подчинения. Или — змеи святого подчинение. Прилично говорить и так, и этак.

— Что, и — мне? Аристократу?

Дядя усмехается.

— Для палача нет чина и титула. Для богов нет неприкасаемых. Впрочем, могу тебя осчастливить. В наше время обвинённые аристократы больше не обращаются в рабов. Чтобы не помутить незрелые народные умы даже тенью мысли о возможности аристократа преступить закон. Нет, в наши дни прилично приносить провинившегося аристократа в жертву. В узком аристократическом кругу, специальные, клубные рабы, — залюбливают его до смерти. До смерти провинившегося аристократа, естественно…

Брови племянника приподнимаются:

— Специальные клубные рабы?

Дядя загадочно улыбается.

— Опять же вернёмся к разговору о приличиях. Законы, грубо, зримо, однозначно, — это путь управления простолюдинами. Аристократы выстраивают своё поведение на понятиях «прилично» и «неприлично».

Молодому аристократу, такому, как ты, например, — прилично проводить своё время в обучении и развлечении. Без особых ограничений. Но, с определённого возраста, приличия требуют, чтобы аристократ преисполнялся аристократического духа. А подобное возможно только в клубе, только в обществе себе подобных. Именно для этого мы и направляемся сейчас в клуб.

Племянник хмыкнул. Эмоционально.

— Первый раз слышу про клуб.

— Это естественно, — улыбнулся дядя. — До определённого возраста молодые аристократы должны, — как бы это назвать? — перебеситься, что ли. Сбросить, испробовав их, простонародные привычки к примитивным удовольствиям. И начинать готовиться к истинному призванию аристократа. А это — служение богам. Богам Дуггура. Бог Дуггура, как известно, есть Любовь. Поэтому истинное призвание аристократа, — это, — ну?..

— Любовь с богами? — неуверенно предположил племянник.

— Именно! — расцвёл улыбкой дядя. — И подготовка к исполнению истинного служения аристократа как раз и происходит в клубе. Неподготовленный человек, даже аристократ, оказавшись лицом к лицу даже с младшим из богов Дуггура, просто-напросто погибнет. Поэтому, чтобы исполнить свой священный долг, каждый аристократ должен тренироваться. Приучая своё тело к возможности слияния с божественным.

Племянник неуверенно хмыкает:

— Могу себе представить, как это происходят. Наглотавшийся возбуждающих порошков аристократ пытается удовлетворить какую-нибудь богиню. А в это время его жена блаженно похрюкивает под каким-нибудь богом.

Дядя смеётся. Открыто. Откровенно. Раскатисто.

Племянник недоумённо смотрит на его широко разинутый, брызжущий слюнями, гогочущий рот. Он что, сказал что-то не так?

Грохочущий хохот переходит постепенно в утробное побулькивание. Обиженный племянник воротит рыло в сторону и принимается пялиться сквозь занавески на ночной, горящий огнями факелов, божественный Дуггур. Дядина ладонь покровительственно похлопывает его по плечу. Плечо под ладонью дрыгается, претендуя на оскорблённую невинность. Ладонь покладисто исчезает, и весёлый дядин голос примирительно произносит:

— Ты даже не представляешь, до чего всё на самом деле не так, как ты это себе представил…

Клуб, место собрания аристократов Дуггура, внешне не выделялся ничем особенным. Дом как дом. В смысле — аристократический. Богатый, многоэтажный, недоступный для легко вооружённой толпы. Окна вовне, на улицу, — не ниже второго этажа. Плюс забраны решётками из металла, откованными в виде святых символов.

Впрочем, как вспомнил племянник, дом и в самом деле принадлежал аристократическому семейству средней руки. В прошлом — немалые заслуги перед богами, ныне — не особо роскошное, но вполне приемлемое аристократическое существование. Ну, в общем, такой дом, где без особого удивления можно встретить и верхние, и нижние слои аристократии.

Племянник хмыкнул. Тайна без таинственности. Мило. Простенько, но со вкусом. В аристократические дома не принято ходить без приглашения. Можно всю жизнь прожить по соседству, так и не узнав о существовании сокрытого.

Оставив носилки и рабов в служебном помещении, рядом с другими носилками и другими рабами, пара аристократов прошла не к выходу, как ожидал этого племянник. А к одному из простенков, между телами несущих колонн.

Нажав в определённой последовательности на камни мозаики, изображавшей сцену любви между совсем уже фантастическими существами, дядя привёл в движение потаённый механизм.

Мозаика — это изображение из кусочков, крупинок, составных частей разной формы и размера. Что из того, что одни трещинки, углубления, границы между составляющими частями чуть глубже, чем в другом месте? Но именно по этим трещинкам и пробежало шевеление. И часть мозаики, причудливой формы, — подалась внутрь.

Внутри, когда потайная дверь с лёгким шорохом встала на место, обнаружился проход, спуск вниз без ступенек. Зеркальный потолок, полукруглый сводом. Лампы на пальмовом масле, бросающие свет своих огоньков исключительно вверх, благодаря полукруглым каменным ширмочкам, скрывающим дрожащее пламя от человеческих глаз.

Получался поразительный эффект. Сверху до пояса, тела людей освещались призрачным, рассеянным светом. А ниже пояса всё как бы исчезало, оставляя только шевелящиеся тени. От получившегося эффекта захватывало дух, начинало ломить в висках, почёсываться между лопатками и глухо пульсировать между ног. Чуть выше от той точки тела, где мошонка переходит в щель задницы. Другими словами — в красной чакре.

Спуск кончился достаточно быстро. Одинаковый в ширину по всей своей длине коридор заканчивался арочным проёмом. Вместо двери — гибкая завеса. На длинных нитях, от перекрытия арки до пола, бренчало при движении множество фигурно вырезанных кусочков из остро пахнущего дерева.

По ту сторону завесы имело место быть обширное помещение. Ровный пол, куполообразный потолок, такой же зеркальный, что и в предыдущем помещении. Только светильников побольше и света побольше. Потому что почти весь пол был выложен прекрасно отполированными плитками из какого-то белого камня. По обе стороны от прохода, вдоль всей круговой стены круглого зала имели место быть круглые спилы деревьев. Всё из того же пахучего дерева. Почти все кружки, кроме одного, — пусты. А на занятом молча стоял, опустив руки по бокам, абсолютно голый человек. Где-то на голову, а может и больше, — выше самого высокого человека народа Дуггура. Кожа человека была чёрной с каким-то синеватым оттенком. И пахла она — иначе. Другим, незнакомым запахом. Запахом джунглей, но — чужих джунглей. Местные джунгли тоже не мёд, и беспечный легко может распроститься с жизнью. Но те, чужие — казались страшнее. Намного страшнее. Жуткие, жадные, хищные, безжалостные. Чтобы просто выжить в тех, чужих джунглях, требовалось многое. Вон, мускулы какие! Фигура, как статуя, вышедшая из-под резца искусного скульптора. Впрочем, впечатляли не только мышцы. Яйца чужеземца оказались в кулак каждое, мошонка свисала тяжко, весомо, зримо, впечатляюще. Расширяясь от паха до середины расстояния до коленей чуть не в половину ширины ног. Сам член, толщиной чуть ли не в запястье, висел практически до колена. Не дотягиваясь где-то на палец или два.