Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– Да к черту молитвы! – рявкнул аббат, тем самым продемонстрировав набожность, достойную наемного солдафона, и сильнее смял лист в руке. – Мы надеялись на что-то большее от его преосвященства, чем произнесение скольких-то там здравиц по нашему поводу. Взгляни, брате, глазами и узри волю Господню! В любой миг наш монастырь может перестать существовать, а Господь награждает нас не за добрые намерения, которыми вымощен путь в ад, но за горячую веру и решительные поступки! Пойдем, – сказал, хватая брата Франсуа за левую руку. Пальцы его впились в тело монаха, словно костистая лапа смерти, той, которая если уж сцапает, то уже не выпускает…

Они вместе прошли в прихожую. А потом в монастырский виридарий. Франсуа склонил голову; когда же поднял ее, протер глаза правой, свободной рукой, поскольку левый бицепс аббат продолжал сжимать хваткой, сравнимой с клещами палача.

– Смотри, – прохрипел Яков де Монтей, – что осталось от нашего монастыря.

Франсуа смотрел. Глядел на истину, которая открылась пред ним, словно тело старой сводни, что, сбросив разноцветное платье, выставляет кожу, покрутую язвами, обтягивающую старые кости. Понял, что сила аббатства Мон-Сен-Морис была лишь фасадом, не более настоящим, чем деревянные декорации, возведенные для масленичной комедии на ярмарочной площади.

Монастырь сползал в море. Валился камень за камнем, кирпич за кирпичом, колонна за колонной, поглощаемый жадной стихией, подмывавшей каменный клиф, атакующей валуны и пики, отнимающей все новые стены и галереи. Так гордо выглядевший снаружи, внутри виридарий был настоящей развалиной. Вместо северного крыла виднелся свежий скол обрыва, а треснувшие колонны и капители, меж которых по залу когда-то прохаживались монахи, сейчас лежали уже в царстве Нептуна. Боковые галереи растрескались, приходя в упадок. Северное плечо трансепта церкви рухнуло, открыв внутренности нефа, растрескавшиеся и уничтоженные надгробия монахов или, быть может, основателей и дарителей Мон-Сен-Морис. Схожим образом разрушен был и рефекторий – лишь по накренившейся трубе, что возвышалась над останками пола у единственной уцелевшей стены, можно было узнать, что некогда именно тут подкреплялись в часы, свободные от работ и молитв. Шум волн шел почти из-под ног аббата и Франсуа; крики чаек стали резкими, настырными, словно предвещая дальнейшее победное наступление океана и окончательную погибель монастыря.

– Море обезумело! – крикнул аббат. – Господи, благодарим Тебя за то, что испытываешь нас, но чем же провинились пред Тобою старые стены Мон-Сен-Морис?! С тех пор как умер прошлый аббат, святой памяти Бенедикт Гиссо – то есть вот уже два года, – проклятая стихия беспрестанно угрожает нам. Не проходит и дня, чтобы не упала стена, не бывает ночи, чтобы не свалился контрфорс. Мы словно потерпевшие кораблекрушение на остатках лодки – то и дело отступаем в новые комнаты, унося жалкие остатки добра, которые у нас еще есть. Где же слава этого аббатства?! И в час тот наступило великое сотрясение земли и рухнула десятая часть города, говорит святой Иоанн. Прав был аббат Гиссо, приказав похоронить себя в южной части крипты и в южном трансепте установить свое надгробие. Он хотел быть подальше от проклятой стихии.

Аббат замолчал. А море шумело все гневливей. Дул мокрый ветер, обдавая их влагой и холодом.

– Под крестом поклади мой посох купно с власяницей, – сказал наконец аббат. – Я не был монахом этого монастыря. Назначили меня аббатом и прислали из Иль-де-Франс в эти далекие места для того лишь, похоже, чтобы сделался я свидетелем, как власть моя падет, словно башня, источенная стремниной времени. Прости, брате, мою выспренность, но что же мне делать, когда его преподобие отказывает нам в помощи, предлагая лишь духовное утешение, которого мы, простые грешники, недостойны.

– Ora et labora , – коротко произнес Франсуа. – Ждите, и дано вам будет. Его Преосвященство прислал меня, чтобы я выписал имена ваших умерших монахов и монастырских патронов, а потому позвольте же мне поскорее приступить к делу. Может, дьявол, скрытый в морских волнах, перестанет сеять разрушения, когда услышит звон колоколов, бьющих в церкви Святого Креста? Когда раздастся хор из собора, хотя еще не законченного, но уже возносящего хвалу Господу? Дьявольские голоса не поднимаются к небесам, так, может, Господь услышит наши молитвы и отвратит несчастья?

– Делай, что хочешь, – пробормотал аббат. – Ступай в скрипторий и пиши. А если выяснишь, что может быть причиной нашего несчастья, – дай мне знать.

– Покорно благодарю, ваше преподобие.

Ветер, долетающий с бесконечных морских просторов, выл, будто дьявол, отгоняемый святой водой от врат рая, протискивался меж каменными колоннами и стенами аббатства. В бессильном гневе он подхватывал сухую листву в виридарии, метался меж каменных стен и зловеще постукивал старыми ставнями, в то время как Франсуа засел в скриптории над фолиантами, кодексами и манускриптами, в которых должен был прочесть историю аббатства и выписать имена монахов, вереницей черных призраков проходящих над порогами Мон-Сен-Морис. Брат сбросил капюшон, открывая все еще довольно молодое, худощавое и испещренное шрамами лицо, а также выбритую на голове тонзуру, которая не одного вора, шельму и преступника вытянула из деревянных объятий виселицы, перенося под куда более милостивую юрисдикцию епископского суда. И превращая вечное и неуверенное раскачивание между небом и землей в безопасное пребывание во глубине монастырских стен.

Вийон улыбнулся, просматривая свитки умерших, надгробные эпитафии и вздохи. В противоположность аббату Якову де Монтею и его набожным монахам, он прекрасно понимал, что задание, представленное в письме епископа, было лишь поводом, чтобы он сумел добраться до монастырских фолиантов. Истинная миссия брата Франсуа таилась куда глубже. К тому же у нее были имя и фамилия.

Гаспар де Бриквель.

Монах из Мон-Сен-Морис, носящий орденское имя Фаустин, интересовал Вийона по причинам столь же важным, сколь и неинтересным ему лично. Любовь? Быть может. Невозвращенные долги? Это тоже могло оказаться правдой. Епископский ублюдок? Брат Франсуа не исключал и такой возможности. Как бы там ни было, причина епископского интереса была для него важна не более чем столетний покойник. Двести золотых эскудо за то, чтобы отыскать в монастыре место его захоронения. И еще сто – за похищение и доставку в Нант его останков, поскольку человек, который был истинной целью паломничества Вийона, вот уже два года как мертв. По крайней мере, так утверждал его преосвященство Гийом де Малеструа в приватной доверительной беседе с известнейшим вором среди поэтов. Вийон знал латынь. Вийон знал молитвы. Вийон был бакалавром свободных искусств. И кто, как не разбойник, шельма и висельник, убегающий от закона, мог лучше прочих изобразить монаха и раствориться в черной толпе бенедиктинских ряс? Поэтому выбор епископа был совершенно очевиден, и брат Франсуа делал теперь все, чтобы случайно не подвести его преосвященство.