Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– И как же мне тебя спасать? – спросил он. – От кого? Я не экзорцист, не ученый монах, а тут понадобится доктор Церкви, а не убогий бакалавр. Кто-то еще подозревает, что ты забавляешься с девками? Говори прямо, в чем дело, поп!

– Молю, не так громко! – голос монаха был преисполнен боли и страдания. – Не кричи в церкви, а не то ОН все услышит и покарает меня!

– Какой такой «он»?! Кто? Что? – вопрошал Вийон, сбитый – вернее сказать, сметенный – с толку словами священника.

Прелат стукнул в стенку исповедальни. А потом вскочил на ноги, вывалился из дверок, побежал в сторону хора, стремясь смешаться с толпой верных…

Вийон не позволил ему этого сделать. Встал на пути священника, словно стены Иерихонские на пути израилитов, ухватился за рукав сутаны, но поп ловко вывернулся у него из рук. А потом в один миг склонился перед поэтом и низко ему поклонился в пол.

Вийон ошалел, прелат же Ноай повел вокруг безумным взглядом.

– Молитесь, се – человек благословенный! – крикнул, указывая на поэта. – Слушайте его песни. Вот сеятель вышел сеять!

Вийон чуть было не выругался. В ноги ему кинулась толстая старуха, плямкая беззубым ртом молитвы, словно жуя утреннюю тюрю. За ней пал на колени высохший старец в порванной тунике и сбившихся шерстяных шоссах, открывающих худые трясущиеся ноги. Потом, словно за благословением святого, принялись падать в ноги и другие толстые, вонючие плебеи и плебейки. Вийон вдруг оказался в самом центре толпы прихожан, которые отделили его от убегающего священника.

– Хватит уже, хватит на сегодня, милые мои овечки! – кричал он, оделяя их знаком креста и раздавая благословения купно с тумаками. – Вы что же, хотите при жизни сделать из меня святого? Повырывать члены, чтобы поместить их в изукрашенные лари в сей славной парафии?! Говорю вам, им лучше оставаться при моем теле! Хватит, говорю вам, милые мои!

Он с трудом вырвался из круга людей, которые преклоняли пред ним колени, словно перед самой Богородицей. А какой девой мог быть Вийон, учитывая хотя бы тот факт, что девство свое он потерял в пятнадцатую весну своей жизни? Он рванулся туда, где исчез священник, продираясь сквозь кричащих, молящихся и коленопреклоненных людей, расталкивая селян и мещан, осматриваясь в поисках черных одежд прелата. Вздрогнул, когда где-то подле хоров промелькнула его стройная, словно из святых образов вынутая, фигура. Что было духу бросился туда, топчась по ногам молящихся, споткнулся, чуть было не свалился на пол, вскочил с колен, но когда добрался до хоров, священник исчез в толпе, словно рыба в толще вод. Вийон задержался у возвышения пресвитерия [102] Место в храме между нефом и алтарем, отделенное от остальной церкви (там имеют право находиться только пресвитеры). , где люди сотнями складывали тесаные деревянные кресты. Хотел спросить у кого-нибудь, куда пошел прелат. Ухватил за плечо низкого толстячка в кожаном чепце – тот как раз тащил на плече огромный дубовый крест, и спросил его, не видал ли тот поблизости Раймона де Ноая, но мужчина лишь покачал головой. Когда же он открыл рот, Вийон не увидал языка – незнакомец был нем, словно памятники ангелов вокруг незаконченного алтаря, а может, и глух как старый пень. Поэт понял, что, блуждая словно слепец вокруг пресвитерия, он наткнулся на своего двойника – немого; оттого выпустил руку бедняги, невольно поклонился ему да так уже и остался: в одиночестве, неприкаянный среди молящейся толпы. В последней вспышке озарения увидел еще запертый железной дверкой амбит – дворик за хорами. Однако, нажав на ручку, почувствовал, что дверь не поддается – она была закрыта, надежно скрывая тайну прелата де Ноая. А вместе с этим – и судьбы обеих несчастных потаскушек из Вийоновой стайки.

Плебания прихода Святого Лаврентия была укреплена, словно королевский замок. Двухэтажный каменный дом прижимался к абсиде церкви и был окружен высокой стеной. Прелат, похоже, ожидал нашествия гуннов, венгров, визиготов, бургундцев и всех парижских содомитов вместе взятых, если уж увенчал верх стены кирпичными ребрами, а на все окна поставил решетки и солидные, окованные ставни.

Вийон терпеливо кружил вокруг строения. Глаз его, искусный в воровском промысле, высматривал дыру в крыше или неприкрытое окно – хоть какую-то щель, пусть и самую маленькую, сквозь которую можно было бы проскользнуть внутрь. Увы, ворота и стена тесно смыкались вокруг плебании, словно пояс верности вокруг naturalia принцессы. Но даже это было не самое большое препятствие для ночной вылазки. Стена была высокая, но через нее можно перелезть по веревке или приставив лестницу. Однако все здание окружено было людьми, что стояли тут, молились, произнося негромко святые слова, или пели святые гимны и псалмы. Приближался вечер, а площадка перед воротами и улицы вокруг усадебки священника все никак не пустели. Когда одни веряне уходили, другие занимали их место. Вийон завязал разговор с несколькими старухами и вскоре узнал, что плебанию здешний люд считает святым местом, где даже, мол, случаются чудесные исцеления, с небес сходят ангелы, утешая страждущих, а собравшиеся под стенами люди не чувствуют голода и боли. Перед воротами, что вели на подворье дома прелата, случались сцены, которые заставляли привыкшего к разврату и любовным наслаждениям Вийона размышлять о мирской тщете. И даже задуматься о том, не стала ли тропа его жизни тернистой дорогой смертного греха, а не – как он сам себе говорил – фонарем, при помощи которого Диоген искал истинного человека. Подле ворот, ведущих в плебанию, горел немалый костер, в который приходящие из боковых улочек мещане и селяне бросали предметы, связанные с развратом и грехом. Падали в пламя украшения с дамских чепцов, уппеланды, куртки, пошитые из бархата и атласа, чудесные оборки и кружева с платьев. Прислужники и челядь бросали в костер игровые столики, карты и кости, горели там даже свитки и книги, среди коих, видимо, имелись и списки святотатственного «Il Decamerone» или стихов Петрарки.

Глядя на мистерию, устроенную в честь прелата мещанами Тампля, Вийон почувствовал, что преисполняется отчаяния, так как можно было даже не мечтать о том, чтобы пробраться в плебанию на глазах у сотен верных прихожан.

Поэт как раз стоял перед пылающим костром, когда вдруг почувствовал прикосновение – отнюдь не ангельское, хотя и легкое, умелое и почти неощутимое. Однако это не была десница Господа, гладящая его по голове. Говоря же коротко, кто-то подбирался к его кошелю старым парижским способом, пытаясь обрезать ремешки, на которых тот висел.

Вийон не стал играть в доброго самаритянина – грубо ухватил руку, что ползла к кошелю, дернул, потянул вора за собой в угол между стеной плебании и старым сараем, относящимся уже к следующей усадьбе. И только тогда взглянул насмешливо на неумеху, который дал поймать себя на горячем.