Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Судя по всему, он был у них в руках. Два мощных уромщика вздернули его на ноги. Избитый, что твой пес, Вийон тяжело дышал, плюясь кровью с разбитых губ. Не видел уже одним глазом – тот заплывал кровоподтеком, разраставшимся на гордом и благородном лице поэта; и на лице этом кулаки парижских плебеев выписали нынче свой жалобный тренос [106] Тренос (с древнегреч . «плач») – жанр элегий и траурных песен в церковном стихосложении. , куда более выразительный, чем строфы стиха на пергаментной странице.

Один из сплавщиков – низкорослый, грубый мужичина, смердящий дешевым вином и чесноком (да еще телом, не мытым, пожалуй, со святого Мартина [107] Праздник в честь святого Мартина Турского отмечается в католических странах 11 ноября (для многих европейских народов он заменил языческий праздник Самайн). ) – склонился над продолговатым свертком. Отбросил краешек попоны и охнул, увидав бледное лицо Жанетт. Отскочил, прикоснувшись к холодной как лед щеке покойницы, забормотал, словно утопленник, пытающийся вздохнуть последний раз под водою. И все время непроизвольно вытирал ладони о вамс и куртку, как если бы прикоснулся к телу, несущему на себе знак черной смерти.

– Это убийца! – крикнул один из преследователей Вийона.

– Девку убил!

– Труп хотел спрятать!

– Кликнуть стражу! Быстро!

– Люди-и-и-и! Люди-и-и-и! Мы убийцу поймали!

Вийон вздохнул. Мистерия его жизни склонялась к последнему своему акту. Новым аккордом его карьеры шельмы и поэта наверняка станет Шатле, где сперва он станцует на страппадо, словно птичка со сломанными крыльями, а потом, избитый и окровавленный, будет отдан под опеку ворон и воронов на славной виселице Монфокон.

– Нас вздернули, висим мы – шесть иль пять, – сказал он весело. – Плоть, о которой мы пеклись годами, гниет, и скоро станем мы костями…

Плотогоны поволокли его к дому Галисийки. Не жалели ни кулаков, ни тумаков. Проклятые городские простецы! Вийон не дергался, не пытался ничего объяснять. К тому же сомневался, что это хоть что-то могло изменить. Банда, которая его окружала, не походила на благодарных слушателей или людей, которых легко удастся убедить, что он просто устроил себе невинную прогулку по карнизу дома Галисийки, а девка была его тайной воздыхательницей, которая сама удавилась от тоски по любимому.

Вытянули его на улицу, на мостовой проезд. И в этот момент произошло нечто, что Вийон сумел заметить лишь уголком глаза. Он узрел, как со стороны Сите с грохотом и треском приближается двуколка, в которую впряжен мокрый и вспененный сивый коняшка, немилосердно погоняемый кнутом возницы. Повозка ворвалась в группу плотогонов, с грохотом разбросала их; сплавщики и подмастерья с криками разбегались от нее в стороны. Один получил копытом, второй попал под колесо, третьего отшвырнуло в сторону длинное дышло повозки. А на козлах двуколки сидел, размахивая словно одержимый кнутом…

Кроше! Мелкий воришка из-под плебании Святого Лаврентия.

Ударил батогом раз, другой, третий, крутанул вокруг головы свистящим ремнем и с воистину дьявольской быстротой хлестнул прислужника, вцепившегося в десницу поэта. Бич рассек противнику лицо, развалил нос и губы. Смердящий плебей завыл, схватился за голову, крикнул, выпуская руку Вийона, и тогда Франсуа ударил его сверху по затылку сплетенными руками, добавил локтем, прыгнул в сторону повозки, словно мчащийся в атаку вепрь, вырвался из лап воющих, нахлестываемых кнутом прислужников.

– Вийон! – заорал Кроше. – Запрыгивай!

Поэт прыгнул в повозку. Но прежде чем добраться до деревянного борта, наклонился, схватил тело Жанетт, а потом, держа в объятиях мертвую потаскушку, перевалился через борт двуколки, со стоном свалился в солому, пахнущую яблоками из лотков и лавок, насыщенную запахом свободы, словно грива небесного коня, что несется цветущими лугами под безоблачным небом. Кроше щелкнул коня батогом; рванули с места, разбрасывая пьяных, окровавленных, ругающихся и орущих плотогонов, полетели по мосту на правый берег Сены, оставляя позади переполох и неразбериху, исчезая с глаз преследователей.

У Вийона не было сил даже встать. Когда загнанный конек пошел уже не так резво, он все еще лежал на спине, прижимая к себе труп Жанетт, глядя на вечернее небо, на котором, словно лампадки в День Всех Святых, загорелись первые звезды. Повозка покачивалась и тряслась, подбрасывала его кверху, скрипела и гремела, однако Вийон ощущал себя словно в колыбели, в char tremblant [108] Разновидность кареты. , обшитой лучшим генуэзским бархатом.

Прошло немало времени, прежде чем он сумел опереться на поврежденный локоть и сесть. Кроше повернулся к нему, глянул, смурной, на поэта, словно прочитав его мысли.

– Почему?

Это было одно-единственное слово. Так мало и так много в одном вопросе.

– Я не хотел брать тебя в подельники, – сказал Вийон. – Оттолкнул как паршивую собачонку. А ты вернулся и спас меня от петли.

Кроше кивнул.

– Так вот я и спрашиваю: почему? Отвечай, а не то, трахаными сиськами вавилонской блудницы клянусь, я за себя не отвечаю.

Кроше улыбнулся: холодно и коварно, словно маленькая ласка.

– Причина проста, – сказал он глухо. – Я спас тебя, Вийон, потому что я… твой сын.

– Это чушь. Я не могу быть твоим отцом, Кроше.

– Кольтьер ля Жанетт. Твоя подруга и конкубина. Был ты с ней еще в те времена, когда была у тебя совесть как у херувима, а при одном упоминании о воровстве или перерезании чьего-то толстого горла ты начинал истово креститься. Было это во времена, когда ты ходил на святую мессу и в Наваррский коллеж, где обучался риторике и латыни.

– Твоя матушка? И правда, я ее знавал, но это еще не причина подозревать, будто ты пришел в этот мир посредством моих лядвий. Я спал со многими девицами, мой мальчик, и, как легко догадаться, набожных среди них было немного. То, что я некоторое время ходил под ручку с Кольтьер, которая, как сейчас помню, умело выжимала мужской гранат прямо себе в ротик, не означает, что тебе следует называть меня отцом. Скажу более, темперамент твоей матушки дает тебе причины подозревать в отцовстве половину Парижа, включая святых отцов из аббатства Сен-Жермен, да что там! – даже придворных покойника Карла Ублюдка [109] Имеется в виду французский король Карл VII (царствовал в 1422–1461); именовался в народе Ублюдком, поскольку перед смертью Карл VI Безумный объявил его незаконнорожденным. . Что там случилось с Кольтьер?

– Умерла от чахотки. Сразу после моего рождения.

– Ха, тогда спроси дерево или терновый куст – может, Господь Бог объявится тебе в нем, словно Моисею, да укажет на истинного отца. А меня отцом не называй: не помню, чтобы я обрюхатил твою мать. Держи язык за зубами, потому что я не уверен, чтобы хоть когда-то выплодил какого-нибудь бесенка. А если такое и случалось, то все они поплыли Сеной еще до того, как родились.