Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

После некоторого размышления он придвинул разогревшийся фонарь к колючим ветвям. Это дало определенный эффект. Ветки неохотно расступались, уходили с дороги змеиными движениями. Через несколько минут поэт уже вовсю прижигал терновые заросли, пытаясь расчистить путь. С огромным трудом он протиснулся в возникший проход и, чувствуя, как рвутся штанины и разлазятся рукава, превращаясь в тряпье, перебрался на другую сторону.

И вот он в ризнице. Тотчас приподнял фонарь, осматриваясь. Место было пустым и тихим, забытым и заброшенным. Единственной странностью были колючие ветки, взбирающиеся по стенам, влезая на наклонный потолок, окутывая и оплетая немногочисленные предметы, очевидно не нужные ни в церкви, ни в плебании. Предметов этих было немного – фонарь, полуразвалившаяся исповедальня, несколько каменных плит с надписями. Вместо изрядного куска стены виднелась тут задняя часть главного алтаря, за которым, как видно, стены не было. Наверняка во время строительства церкви тут оставили свободное пространство, чтобы в случае необходимости можно было легко добраться до задней части сооружения. На противоположной стороне возвышался огромный, упирающийся в стену крест с изображением распятого Христа в человеческий рост, а в скругляющейся к потолку стене поэт обнаружил следующую массивную металлическую дверь.

Вийон подскочил к ней и тихо выругался. Была она заперта изнутри и не имела ни замка, ни ручки. И ни одной щели, куда можно было бы воткнуть лом или долото.

И что теперь?

Он осматривал комнату. Присвечивал фонарем. Ходил по ризнице, проверяя все уголки. А потом посветил фонарем на огромный символ страстей Господних.

Христос вырастал из креста.

Буквально. Бледное, чуть дрожащее его тело срослось с древесиной. Выходило из нее, выныривало из дубовых, перекрещивающихся балок, словно странный бледный нарост на коре, проказа на хорошей древесине. Вийон отчетливо видел место, в котором спина Христа прикасается к балке – кожа утрачивала там бледный, человеческий оттенок, твердела, отдавая в зелень, появлялись в ней слои и сучки, пока наконец не превращалась она в грубый деревянный брус. Вроде того, к которому римские солдаты прибили гвоздями тело Сына Божьего.

Это было нечто вроде змеи, меняющей кожу. В тихой, пропыленной ризнице позади хоров церкви Святого Лаврентия на деревянном кресте рос себе Христос. Большой, бледный, длинноволосый и бородатый. Голова свесилась набок, глаза прикрыты. Вийон понимал, что он должен был вырастать из креста много дней, может, недель. Сперва в дереве едва проявлялся абрис головы. Потом медленно, как выбирающаяся на свет бабочка, он все заметнее выставлял из дерева свое тело. Рос и делался сильнее.

Пока наконец голова не отделилась от дерева, и тогда из него медленно, день за днем, начали вырастать туловище, бедра и ноги.

Что дальше? У Христа еще не сформировались ступни. Не было у него и кистей рук, все еще скрывавшихся в деревянной балке. А что будет, когда однажды вся его фигура вырастет настолько, что уже ничто не будет соединять ее с крестом? Что случится, когда он сойдет в мир?

Сказать, что Вийон боялся, было бы неверно. Поэта трясло, но не от испуга. Он просто не знал, что обо всем этом думать. Смотрел на медленно вздымающуюся грудь незнакомца и понимал, что таинственный носитель деревянной вести спал либо был погружен в летаргию.

Вор отступил, чтобы светом фонаря не пробудить Деревянного пророка. Деревянного? Деревянного? Пророка? Но ведь не Христа же?! Вийон охотно прислушивался к еретикам, но, черт побери, никогда бы не сказал, что этот мерзкий выродок, это неземное создание, выросшее на кресте, как чирей на лбу прокаженного, что это… Иисус Христос из Назарета…

В одном он был уверен. Ангелин не врал, когда вырезал две скульптурки: пробста и Христа. Сын Божий и правда пребывал в плебании.

Вдруг Христос на кресте вздрогнул. Вийон увидел, как по бледному телу прошла дрожь. Веки дрогнули и медленно раскрылись… Показались зрачки: мутные, словно у снулой рыбы или у человека, выдернутого к жизни из мертвого сна.

Рядом раздалось щелканье. Солидная дверь, ведущая в переход, что соединял ризницу с плебанией, отворилась. Вместе со светом свечи в комнату вошел Раймон де Ноай, неся чару, патеру и киворий [118] Переносная дарохранительница (емкость для Святых Даров), часто выполненная в форме башни или шара. с гостией. Священник подошел к кресту, возложил свою ношу на каменный постамент и отвесил Христу, зачатому не в лоне Марии, а на деревянном кресте, низкий поклон.

Священник обмыл его тело водой, принесенной в сосуде. Вытер досуха. А потом склонился и начал произносить молитвы согласно канону важнейшей части святой мессы – Вознесения.

– Hanc igitur oblationem servitutis nostrae, sed et cunctae familiae tuae, quaesumus, Domine , – говорил прелат хрипло, вытянув руки с гостией и чашей. – Hoc est enim corpus meum , – бормотал он быстро.

Когда, трясясь, дошел он до слов: « Qui pro vobis et pro multi effundetur in remissionem peccatorum» , то поднял чашу, приблизил ее к губам Деревянного пророка и дал ему выпить до дна. Когда отнял чашу от губ пророка – все же не Христа, то видна стала на них красная кровь. А когда взял с патеры гостию, сделалась она кровавым куском тела Господня.

Прелат подал Деревянному пророку кусок плоти. Как напоил его вином, которое во время мессы и превращалось в кровь Христову, так теперь давал ему истинное Господне тело. А пророк принял страшное причастие в молчании, а потом затрясся, напрягся, и с губ его сорвался низкий хриплый рык. И тогда перепуганный и почти мертвый уже Вийон, притаившийся в трухлявой исповедальне, увидел, как тело пророка начинает отделяться от древа, а из дубового креста все отчетливее проступают части его рук и ног. Пророк насытился. Пророк вырос. День, когда он должен был отделиться от распятия, все приближался.

Пророк опустил голову. Провалился в сон, глубокий, будто летаргия нерожденного младенца. Священник поклонился ему, забрал посуду и отошел. Глухой стук задвигаемых засовов стал знаком конца церемонии.

Вийон быстро и тихо вышел из исповедальни. В темноте, без света, пробрался мимо пророка, дошел до дверей, ведущих в церковь, трясущимися руками нащупал дыру в колючих зарослях и продрался сквозь них, оставляя на тернистых ветках остатки своей самоуверенности. Помчался что было духу к веревке и стал подниматься наверх. Сам не помнил, как вылез на крышу, вытянул веревку, сполз по обомшелой кровле, потом повис на руках и спрыгнул во внутренний дворик плебании.

– Кроше, уходим отсюда, – выдохнул Вийон, едва лишь коснувшись земли ногами.

– Так быстро? Хочешь вместо добычи прихватить отсюда мешок страхов? Что случилось? Что ты увидел?