Светлана Гольшанская - Соколиный клич [СИ]

Но истинный враг — Лучезарные, ради уничтожения которых они все это затевали, не был побеждён. Не помогали убедить людей уже речи Кыма о тёмной, демонической сущности, поглотившей мир.

Его послушали, только когда хвост армии Голубых Капюшонов показался на северной границе. Говорили, весть о восстании дошла до Авалора, до Архимагистра, занятого по горло придворными интригами. Он отдал приказ разбить бунтовщиков во что бы то ни стало, казнить тех, кто не погибнет в боях, только зачинщиков привести для суда в Стольный.

Из одиночных, плохо укреплённых застав маленькие отряды повстанцев легко выбивали. В деревнях тоже прятаться от быстрой и хорошо вооружённой конницы было без толку. Дремучих и удобных для засад лесов, как в соседнем Белоземье, в Заречье отродясь не было.

Кым собирал всех в одной из самых крупных крепостей в их краю — Каменце. Стены высокие, толстые, неприступные — выгодная позиция для обороны. Смолы и стрел тут хватило бы надолго, провианта, правда, осталось не так много, как хотелось. До границы с Норикией всего неделя пути. Компания должна помочь. Майя постоянно отправляла им послания с почтовыми голубями. И норикийцы вроде уверяли в своей поддержке. Вроде. Вроде…

Первые атаки они отразили с воодушевлением, посрамив Лучезарное войско. Пирокинетики ловко спалили осадные башни. Зверолорды внесли сумятицу в стан противника, призвав на помощь зверей и птиц. Горящая смола отогнала всех, кто пытался карабкаться по стенам. Иллюзионисты тайно прорывались сквозь блокаду и привозили припасы. Но осада всё длилась и длилась.

В Заречье начался голод, селяне всё больше отказывались поддерживать бунтовщиков, сдавали их Лучезарным, чтобы спасти свои шкуры. Бунтовщики выдохлись и роптали, что это была безнадёжная затея с самого начала, нужно отступить в норикийское убежище и дождаться более подходящего момента. Но Кым упорно надеялся, даже когда от надежды оставался лишь дым.

— Они придут, — повторяла Майя, изо всех сил стараясь его поддержать. — Я верю, пару дней, и на горизонте покажется бело-зелёное войско. Тогда тварям в голубых капюшонах не поздоровится!

В то утро на рассвете она увидела их первой со смотровой башни. Легко, словно лань, соскочила по лестнице и побежала по крепости, громко оповещая:

— Они идут! Подкрепления идут! Бело-зелёное воинство на западе!

Все подскакивали с мест, стряхивали сон и бежали к западной стене. Отовсюду слышались возгласы ликования. Только у Кыма внутри всё сжималось от недоброго предчувствия.

— Открыть ворота? — обратился к нему один из помощников.

Кым мотнул головой:

— Подождём-посмотрим. Они не подавали знак.

— Да что с тобой? Власть потерять боишься? — выплюнул ему в лицо один из старых Сумеречников.

— Мы будем ждать! — твёрдо отделяя каждое слово, ответил Кым и, расталкивая зевак, направился к западной стене.

Войско норикийцев оставило крепость по левую руку и двинулось к лагерю Лучезарных. В нём уже поднялась суматоха, страх перед численно превосходящим врагом витал в воздухе. Не ожидали, расслабились. Только сшиблись и сразу отступать бросились, трусы несчастные! Норикийцы гнали их в небесном сиянии, пока не скрылись за холмами.

Тут уж вся крепость загудела ликованием. Обнимались, поздравляли, доставали вино из загашников. Откуда только взялось?

Один Кым стоял, как пришибленный. Не отпускал руку с эфеса меча.

Норикийцы уж поворачивали коней и скакали к крепости.

— Открывать ворота? — снова спросили у него.

— Нет. Нет! — Кым и сам не знал почему. Просто…

Все смотрели на него с удивлением, неодобрением, негодованием, словно забыли, что до этого чествовали его как героя и назначили предводителем.

— Если ты не отдашь приказ, мы опустим мост сами!

— Да! Да!

— Я слетаю на разведку. Если всё хорошо, подам знак, — Кым аккуратно сложил одежду и оружие, оставшись в одном исподнем.

— Они сочтут это непочтительным! Мы и так тут с голоду пухли слишком долго!

— Обождите. Это не займёт много времени.

Майя подбежала к нему, чтобы обнять и сказать слова напутствия, но он выпорхнул из её рук юрким соколом и помчался за безопасные стены к воинству.

Норикийцы замерли у ворот, мирно, обманчиво спокойно. Кым заложил над ними один круг, спустился ниже на второй, третий проделал у самых их голов. Вроде ничего необычного, но припоминался тот злосчастный день в Будескайске. Чутьё заходилось в удушливой панике, спорило с разумом и даже с окружающими. Шептало — не верь. Ни надежде, ни собственным глазам, ничему!

Ещё один последний круг — его заметили, наблюдали, не двигаясь, словно боялись спугнуть. Кым подобрался к предводителю — высокому и крупному господину, за чьей спиной вился белый с золотом плащ. Лицо скрывал глубокий капюшон.

Видно было лишь как растягиваются в ухмылке жёсткие губы. Она завораживал чем-то знакомых и жутким одновременно, манила за собой, как в кошмарном сне, когда ты понимаешь, что впереди опасность, но не можешь не лететь на неё, лишившись воли в одночасье.

Мгновение, и плотные тенёта спеленали его, Кым упал на землю. Начал запоздало биться, но сеть оказалась слишком плотной. Издал пронзительные соколиный клич — сигнал к тревоге. Воздух вокруг слово окутал непроницаемым пологом. Услышали ли его в крепости?

Предводитель приближался широкими шагами. Вокруг него пепельной дымкой разрасталась удушливая аура. Ужас сковал тело. Кым узнал его ещё до того, как он снял капюшон тем самым жестом, что и несколько лет назад. Этот жест разделил жизнь Кыма на до и после. Яркие нечеловечьи глаза заворожили — один голубой, другой зелёный. Лощёное лицо, благородное в каждой своей черте, а душа чёрная, как уголь.

— Долетался, соколик? — басовито ухнул знакомый голос.

Полыхнула голубая аура, зрачок затопил всю радужку, глаза сузились до тонких щёлок. Телепатия сдавила голову Кыма тисками из сгущённого воздуха. Он ввинчивался в уши, затапливая болью и лишая сил сопротивляться. Облазили перья, маленькое птичье тело судорожно вытягивалось. Его обращали обратно в человека насильно. Пару мгновений, показавшихся агонизирующей вечностью, и отпустило.

Кым едва не лишился чувств, а когда очнулся, уже в человеческом теле лежал, уткнувшись лицом в землю. Перед глазами возникли начищенные сапоги. Сейчас будут месить его по голове и животу до смерти.

В голове проносилось: «Почему не отступил в Норикию, когда ещё был шанс?» Потому что неправильно это, трусливо и подло — прятаться, когда супостаты родную землю топчут. Не смог бы он жить на чужбине, в неволе, оставить гибель Лайсве неотомщенной. Молчать, зная, что внутри тех, кто зовёт себя светом — живёт самый страшный и беспроглядный Мрак.