Светлана Гольшанская - Соколиный клич [СИ]

Даже биографию и ту умудрились подправить, сделав его отцом героического лорда-мученика. Самого Микаша превратили в сказочного потерянного принца, которому пришлось долго скрываться и выкарабкиваться из самой грязи. Смех, да и только.

Своим отцом хоть и не по крови Микаш всегда считал лорда Комри, который вылепил его по своему разумению, сделал из него, глупого идеалистичного мальчишки, мечтавшего нести людям добро и безопасность, то чудовище, которым он сейчас и являлся. Вера поистине страшная сила, особенно мальчишеская вера в воображаемого кумира.

Парикмахер взял новую расчёску и приступил к работе с ещё большим остервенением. Микаш иногда слышал, как Лучезарные говорили, что несмотря на диковатость, есть в нём что-то гордое и величавое от древних Архимагистров Сумеречников, но это тоже вызывало лишь усмешку. Лицо можно спрятать за любой маской, и никто не увидит тебя настоящего.

Суетящиеся вокруг люди бесили до одури, но Микаш настолько свыкся со своей маской холодного безразличия, что ничем себя не выдавал. Раньше, когда он ещё был человеком, то презирал великосветский церемониал, стараясь оставаться неотёсанным и простоватым собой вопреки требованиям лощёных аристократов.

Единственная, ради кого он преображался, терпел узкие, облепленные несуразными украшениями костюмы, кому он позволял расправлять на себе одежду, заплетать волосы в церемониальную причёску была его жена Лайсве. Чего бы он ни сделал ради её благосклонного взгляда, мягких прикосновений, тёплой улыбки. Её голос обволакивал, поцелуи пьянили. Он никогда не выпускал бы её из своих объятий, дышал только ароматом её волос, тонул кристально чистых глазах, растворялся и жил в ней. Не было ничего, чего бы он ни сделал ради неё.

Её нет уже пять тягостных лет. Он бы простил Гэвина, может, попытался бы понять, отпустить, если бы не это. Милая Лайсве умела усмирять тяжёлый нрав, успокаивать демона внутри, когда он уже готов был крушить и ломать. Утренний Всадник вырвал из груди сердце Микаша, отобрал, убил его нежную и тёплую душу — безмерно любимую высокородную принцессу. Ради неё Микашу через столькое пришлось пройти. Он не чаял её добиться, но она всё же была его, пусть и с оговорками, пусть и не любила по-настоящему.

Нет, её смерти Микаш простить не мог, жить с этим не мог. Каждое мгновение он сам как будто умирал в жуткой агонии. Осколок Мрака, что поселился в его груди чернильным спрутом, способным вечность поддерживать тело сильного носителя, делая его неуязвимым для внешних ран. Но боль никак не унимал.

После перерождения Микашу казалось, что с него содрали всю кожу. От боли мутилось зрение, в ушах шумело, даже дышать толком не получалось. Самая мелкая искра эмоции вызывала приступы, когда он забывал себя от ярости и ненависти.

Предвестники Мрака повторяли — пройдёт, заживёт. Только первое время перетерпеть нужно. Но этого так и не случилось. До сих пор по ночам он выл от боли, раздирая в клочья подушки и перины.

В конце концов Микаш затянул конец своей связующей с Мраком пуповины так, чтобы остальным не передавались его чувства. Лицо спрятал за маской, чтобы его прекратили донимать расспросами, шушукаться за спиной, сомневаться в решениях. Толку от этого, если его воля всё равно была сильнее их вместе взятой?

Иногда он слышал Лайсве словно наяву, видел в толпе точёную фигуру, светлое, невероятно одухотворённое лицо, чувствовал запах. Перед глазами вставали воспоминания о той другой, бедной и полной лишений, но всё же гораздо более счастливой жизни, которую он потерял. Они манили зыбким миражом. Микаш знал об этом, никогда не шёл на него, но всё же в редкие моменты отдыха и одиночества растворялся в мучительно сладком прошлом. Как и сейчас.

Всего мгновение, и его снова выдернули в реальность, громко хлопнул дверью.

— Достаточно! Оставь нас, — приказал Микаш парикмахеру, не оборачиваясь.

Тот суетливо подправил выбившиеся из пука на затылке пряди и выскочил за дверь, будто за ним демоны гнались. Ещё и тумбу чуть не сшиб. Судя по звону в коридоре, обо что-то всё-таки споткнулся. Боги! С кем работать приходится…

— Я хотел поговорить, — подал голос Трюдо, бывший предводитель Лучезарных, а ныне помощник Архимагистра. — Можно?

— Ты уже говоришь, — пожал плечами Микаш.

— Поисковый отряд обнаружил мальчишку, отмеченного руной «тёрн», в Лапии. Дата и место рождения совпадают с тем, что вы указали. Дар необычайно сильный, истинный, хотя родители к Сумеречникам отношения не имеют.

— Ну что ж… — Микаш на мгновение задумался. — Доставьте его на Авалор, там я его посмотрю. Если он тот самый, отправим его на обучение в Констани, если нет, то тоже отправим на обучение в Констани. Сильных телепатов сейчас в обрез.

— Он ещё слишком мал и может не выдержать такого долгого путешествия. Даже Сумеречники забирали детей от матерей только на восьмой год, — возразил Трюдо, встав перед ним и заглянув в лицо. — Не лучше ли вам приехать к нему самому?

Что ж они такие настырные?

— Велика честь. Если мальчик — тот, кого мы ищем, то ничегошеньки с ним не станется. Такую заразу убить очень трудно. А если не он, так не стоит даже и время тратить на разъезды. Меня и так оторвали от переговоров с авалорским королём из-за этого нелепого бунта, который вы не смогли подавить собственными силами.

— А вы пришли и разметали их одним движением пальца, прямо великий Утренний Всадник.

Микаш сложил руки на груди и улыбнулся. Давненько его не отчитывали таким тоном.

— О том, что вы сотворили в Заречье, уже на каждом углу шепчутся. Неужели чтобы спалить мосты к своему прошлому, нужно было поджигать всю степь? Я понимаю, что дух возмездия алчет справедливости, но нельзя же так упиваться ненавистью и местью. Люди не потерпят подобной жестокости, особенно сейчас, когда Война за веру уже закончилась и орден Сумеречников пал.

— Позволь разъяснить, раз ты сам не понимаешь. Без народной поддержки бунт в Заречье не продлился бы так долго. Простые люди помогали бывшим Сумеречникам, несмотря на то что вы были с ними предельно мягкими и выполняли свои обязательства, уменьшив налоги и защищая от бесчинств. Они не поняли по-хорошему, посчитали нас слабаками. А слабаков здесь сжирают с потрохами при первом удобном случае. Бунтовщики тоже оказались слабы, что неудивительно, учитывая, что ими руководил необученный недоносок с весьма посредственным даром. Я даже в поход с собой не хотел его брать, настолько он был жалок. Но я — сильнее, мой маршал Комри научил меня всегда доводить начатое до конца, чего бы это ни стоило. После этой кары люди одумаются, поймут, что с нами шутки плохи. Ненавидеть будут не нас, а этих безумных бунтовщиков, которые навлекли на их землю столь суровую кару.