Наталья Игнатова - Откровение

Никакая это, между прочим, не казнь, а экспериментальная технология. Новаторская. Даже, можно сказать, инновационная. Потому что души обычно не стирают. Их отнимают или поглощают. Еще убивают, но последнее — тоже исключительное явление. Убить душу может только Звездный, и лишь свою собственную. В смысле, чтобы стать Звездным, надо самому себя прикончить, притом в бою. Небанальная задача, если ты не Эльрик де Фокс.

— Дрегор умел любить, — сказала Ойхе. — Души у него никогда не было, только Санкрист. Значит, возможно, сам меч несёт в себе что-то… — и покачала головой, — кого я обманываю? Он пуст. Боль в пустоте, вот во что ты превратишься, приняв Санкрист. Все думают, что если у Дрегора была личность, если он жил, менялся, любил, ненавидел, чувствовал, то и ты когда-нибудь заполнишь себя. Но ты не сделаешь этого. Тебе будет слишком больно. Всегда.

— Поэтому фейри меня родственникам и не сдали. Чтоб мне не на ком было оттянуться, когда появится возможность. А теперь всё как надо: мстить некому, злиться не на кого. И демоны ни до кого не домотаются, — Зверь не знал, как ее утешить. Он так боялся, что вообще не мог думать. Мысли будто остекленели, и стекло грозило в любой момент разлететься на осколки. Оставалось реагировать на очевидные факты очевидными фактами. — Скажи Артуру, пусть отдаст мои записи по двоедушцам Эльрику. У меня там на полноценную монографию набралось, в Удентале с руками оторвут.

Гард не собирался обсуждать с Анжеликой ее решение. Анжелика же с ним его не обсуждала. Гард собирался отнять ангу, с помощью которой она хотела уйти из Карешты прямиком в Пентаграмму, саму Анжелику сунуть в багажник «игваля», запереть и подождать, пока Вольф с Ойхе смоются на Небеса, или куда там они собирались.

Вольф посоветовал мешок. Крепкий. А еще веревку. Сунуть Анжелику в мешок, мешок завязать веревкой, и только после этого — в «игваль».

— Кляп бы не помешал, но она если кошкой станет, все равно его выплюнет.

— А мешок зачем? — не понял Гард.

— Так она иначе зассыт тебе в багажнике всё. Кошки, они вредные. Но чистоплотные. В мешке она ссать побрезгует.

Гард и так знал, что разговор с Вольфом пройдет без драматизма, но не без какой-нибудь гадости в адрес Анжелики. Вот кто как кошка с собакой-то — эти двое. Волк с оцелотом — совсем другое дело. Ещё Гард знал, что дальше все пойдет по плану. В Песках включится Пентаграмма, а отсюда, из Карешты, откроется портал, типа анги, но не в княжества, и не на Трассу, а куда-то за ограниченные снийвом пределы Ифэренн. Он ждал только сигнала — когда Анжелику хватать и вязать.

А Вольф переговорил о чем-то с Ойхе. Недолго. Сел в Карла и уехал. Один.

И всё.

О том, что мир стоит на краю гибели Дитрих знал всю жизнь. Трудно не быть в курсе глобальных событий, когда твои родители дружны с глобальными силами.

Недавно он выяснил, что и Джокер в курсе. Тот редко бывал на Земле, все время его отправляли в командировки по каким-нибудь странным делам, но когда возвращался на планету, обязательно заглядывал в гости. Дитрих тоже редко бывал на Земле. По той же причине, что и Джокер: они оба служили в военно-космических силах, Джокер — в Объединенных, Дитрих — в Германских. Но его-то командировки были самыми обыденными. Служба как служба, хоть на Земле, хоть в космосе. Дела одни и те же, декорации только разные. В общем, когда в очередной раз удалось встретиться на родной планете, Джокер сказал, что «мёртвые теперь странно умирают». Так себе тема для разговора, даже с Джокером, который всегда одним глазом на другую сторону смерти смотрит.

— Духов куда-то затягивает, — добавил Джокер. — Еще нет, ещё далеко, но уже появилось растет, дорастёт и сюда. А потом ничего не останется. Плохое время, чтобы умирать, Гот, побереги себя и родных, пока оно не закончится.

Не очень понятно было, как себя беречь, чтоб умереть только после конца света, подразумевается ведь, что конец света никто не переживёт.

— Плохое время для смерти закончится, — объяснил Джокер, — потом вообще все умрут, но тогда уже можно будет.

— Хорошее время для смерти начнется?

— Да.

Но мир стоял. Хоть и на краю. И знание о том, что край близок, было обыденностью, вроде знания о том, что все когда-нибудь умрут. Пока не умирают близкие, неизбежность смерти ничего не значит.

Бессмертие души тоже ничего не значило. Велика важность — сохранение аккумулятора! Значение имеет только личность, а она-то как раз и не бессмертна. Эта часть мироустройства была Дитриху непонятна и всегда раздражала, с самого детства. Какой смысл создавать неуничтожимый источник энергии, если то, что он питает, обречено погибнуть и пропасть навсегда? Оставалось жить так, чтоб даже когда ты сам, то, что было тобой, навсегда пропадёт, что-то всё-таки осталось.

Нельзя сказать, чтоб в этом он достиг хоть какого-то успеха. Но в ангаре в замке стояла «Мурена». «Мурену» сохранить удалось, и это было немало. Тот, о ком она помнила, не должен был жить, но ни в коем случае нельзя было дать ему исчезнуть.

Змей, когда позвал в гости, попросил прилететь на «Мурене». Повод задуматься, и ещё какой, но у Дитриха, во-первых, не было времени подумать; во-вторых, всё время, которое оставалось, он потратил на догадки о том, что значит «вопрос жизни и смерти»; и в-третьих, даже если бы он весь изошел на раздумья о том, за каким чертом сдалась «Мурена» дракону, ангелу, богу или кем там был Змей в сверхъестественном табеле о рангах, правильный ответ всё равно никогда бы не пришел в голову.

Ничего общего не было у Змея со Зверем. Абсолютно. Змей был силой, которой поклонялся Джокер — созидательной, благой, недоброй, но живой и животворящей. Зверь был смертью.

Притом, очень плохой смертью.

Сын Змея? Сын Элис?

Дитрих знал о многих странных вещах, признавал существование многих невозможных явлений — куда от них денешься, если носишь имя фон Нарбэ? — даже научился понимать Джокера. Но эта новость для него оказалась… непостижимой.

Неприемлемой?

Элис знала, кто убил её сына, и Змей знал, и пять лет они вели себя с ним, с убийцей, как обычно. Друзья семьи, на глазах у которых он вырос, в чьем замке проводил немногим меньше времени, чем в родном. Если бы оказалось, что приглашение в гости, на самом деле — приглашение на казнь, Дитрих бы не удивился и, пожалуй, согласился, что дело того стоит.

Но это было бы по-человечески. А они не люди. Даже Элис, хоть она и выросла среди людей.

— Он вернулся, — сказал Змей. — Пришёл сделать то, что должно, и сейчас останавливает ползучую смерть, о которой рассказывал твой друг-колдун.

— Джокер — шаман.

«Колдун» с учетом обстоятельств прозвучало уж слишком зловеще.