Диана Ибрагимова - Шепот пепла [РОСМЭН]

— У меня нет имени.

— Дура совсем?

— Меня никак не назвали.

Липкуд заметил, что она дрожит от холода. В голову ударила догадка — призраки, ведь, не мерзнут.

— Погоди, а ты живая?

Девочка задумалась, потом кивнула.

— А как тут оказалась?

— За тобой шла.

— Зачем это?

— Ты мне понравился. У тебя все такое яркое. И ленточки в волосах. Я тоже хочу ленточку. Всего одну.

Липкуд открыл рот. Закрыл. Подумал немного.

— Ладно, дам я тебе одну, только ты мне помоги отсюда вылезти!

— А как?

— На вот, держи и тяни изо всех сил!

Косичка сунул ей ту самую палку, которой недавно собирался побороть лягушку. Девочка без раздумий вцепилась в нее, пачкая ладони, но вытащить Липкуда не смогла — слишком скользко.

— Ты в рукавом оберни, вот так, и тяни. Так лучше будет.

Она послушалась.

— А теперь давай назад! Отходи!

Ближе к берегу топь становилась глубже. Косичка ушел в нее по пояс и вряд ли выбрался бы сам. Безымянная пыжилась и кряхтела. Силенок у нее было мало, но Липкуду и это помогло. Особенно он радовался, что сумел вылезти, не отставив в дар болоту свой распрекрасный кафтан с рукавами, черпавшими грязь сродни ковшам.

Косичка распростерся на мятой траве и не успел отдышаться, как девочка протянула грязную ладонь.

— Хочу голубую.

— Дай хоть дух перевести, вот настырная!

Безымянная поджала губы. Липкуд подумал, что она все-таки может оказаться призраком, а с мертвыми лучше не спорить.

— Которую тебе? Тут голубых куча.

— Вот эту.

Липкуд отер руки о сухую часть кафтана, выловил нужную косичку и расплел. Лента была кривая, местами мохрилась, но имела приятный, лазурный цвет.

Получив обещанное, девочка долго молчала. Потом улыбнулась. Едва заметно, уголками губ. Она прижала ленту к груди и стояла неподвижно. Только плечики подрагивали от холода.

— Ее звали Элла, — пробормотал Липкуд, скосив глаза на волнистую рыжую прядь. — Ох и красотка, век не забуду!

Он мечтательно причмокнул и ухмыльнулся. История, в этот миг вертевшаяся у него на языке, была рассказана уже сотню раз, но не теряла очарования. Липкуд хвастал, будто всякая девица, с которой он миловался, дарила ему ленту или отрезала от платья лоскут в знак вечной любви, а он вплетал подарок в волосы. По сему на голове Липкуда обитали все цвета радуги, а мелких косичек было не счесть.

На деле, после визита певуна в какую-нибудь деревню, каждая третья селянка, собирая вещи с бельевой веревки, ругала на чем свет стоит болвана, подрезавшего подол ее юбки или утянувшего корсетный шнурок. Косичка сроду не пользовался успехом у женщин, но щеки от их дальнобойной брани горели так, что ягоды на румяна можно было не давить.

— Да-а, уделал, так уделал, — присвистнул он, оглядев кафтан. — Ох, а несет-то как от меня! Воняю похлеще отхожего места, а?

— Не знаю, — тихо ответила девочка.

— А ты чего такая белая?

Она пожала плечами.

— А взялась откуда?

— Из подвала.

Липкуд округлил светло-карие глаза, шмыгнул задумчиво и буркнул:

— Безымянный призрак из подвала. Любит голубые ленточки. Неплохая история получится. Сочиню на досуге, а пока надо выбраться отсюда и высохнуть. Как бы хворь не словить.

— Мне так холодно никогда не было, — пожаловалась девочка, обнимая себя за плечи.

— Да ты нежная, я смотрю, — Липкуд отер спасительную палку о мох и осторожно ступил на соседний от трухлявого ствол. — Холодно, это когда волосы в носу слипаются. А все остальное — так себе, жить можно.

Береза позади опасно скрипнула.

— Эй! Куда пошла? А ну стой там!

— Я с тобой хочу.

— Ишь чего! Иди в свой подвал, нечего ко мне приставать.

Девочка осталась топтаться на островке.

— Погоди ка, — Косичка обернулся. — А ты часом не порченая?

— Это как?

— Ну, с Целью.

— Не знаю.

Липкуд снова принялся простукивать березу, бормоча под нос:

— Вот же бестолковая. Так бы хоть продал кому-нибудь. Имени нету, ничего не знает. Точно призрак.

Богатые господа Намула любили держать при себе диковинных человечков. Некоторые порченые были на вес золота. Например, легковеры. С ними такую потеху разыгрывали — животики надорвешь от смеха. Поставь дурачка перед огнем и скажи, что он не горячий. Так, ведь, руку сунет без раздумий! Обожжется, слезы градом. А скажешь, мол, это только в первый раз больно, сунь еще! И опять сунет! Потому легковеры быстрее всех умирали. И ценились дорого.

В больших городах порченых детей давно не стеснялись, а вот по деревням прятали до поры до времени, потом выгоняли на все четыре стороны. Иной раз смотришь — бредет по дороге средь полей какой-нибудь пацаненок лет десяти. Глаза как не от мира сего. Страшные. Сразу ясно, что с Целью.

На соседний ствол пришлось прыгать. Приземлившись, Косичка потерял равновесие, но воткнул палку в жижу и удержался, опираясь на нее.

— Ладно, пошли вместе, — крикнул он, понимая, что в сумерках одному будет жутковато, особенно, если еще раз ухнуть в топь. — Только не наступай на дерево до тех пор, пока я по нему целиком не пройду, поняла?

Безымянная кивнула и осторожно двинулась следом.

Темнота густела, но белая кора под ногами все еще была видна. Наконец, Липкуд плюхнулся в заросли у опушки и блаженно выдохнул. Могильный лес здесь заканчивался, дальше простиралась вересковая пустошь. Вдалеке, у подножия холма сиял разноцветными огнями веселый город Папария.

Безымянная тихонько села рядом. Посмотрела на запад. В глазах отразились блики.

— А ты чего раздетая такая? И без котомки. Тебя ограбили или из дома выгнали?

— Выгнали.

Липкуд резко сел.

— Так ты порченая!

Она снова пожала плечами.

Косичка придвинулся ближе и схватил девочку за руку. Она посмотрела на него с удивлением. Ладошка была теплая и мягкая. Липкуд окончательно убедился — безымянная не призрак. Ее наверняка прятали в подвале, пока десять годков не стукнуло, а теперь отправили куда подальше. Мира не видела, вот и странная. На солнце не бывала, потому и бледная.

Хитрая мыслишка растянула рот Липкуда до ушей. Эту малявку облапошить проще простого, а значит, и за легковерку можно выдать. Даже если Цель у нее другая.

— Теперь тебя зовут Элла.

— Как ленту?

— Как красотку, которая мне ее подарила.

Элла ничего не сказала, и Липкуд облегченно выдохнул — не правдолюбка. Ноги у девчонки имелись, лицо было без шрамов, да и вранье она не разбирала. Значит, либо сочувствие, либо вера.

— А ты знаешь, что во-он там, за той березой прошлой весной маленький лосенок утоп? Вот такусенький был всего. Еще титьку мамкину сосал. Плакал, как дитенок! — Косичка наигранно шмыгнул. — Чего смотришь? Не жалко?

— А почему ты его не спас? — поинтересовалась Элла, ничуть не переменившись в лице.