Мария Говорухина - Верблюды Инны Львовны

— И вы что тут всё время будете стоять, пока я мести буду?

— Конечно, я твоя персональная надзирательница. Знаешь, как тут поступают? Если ты очень не понравишься кому-то, на тебя наденут рубашку, свяжут руки за спиной. А если ты будешь орать, тебя будут бить, усёк? Мети, понял?

Миха взял метлу и стал мести. В это время его голова пыталась сообразить, как выбраться и спасти Георга. Он мел и мел, пока не решил, как будет действовать. Он остановился. Надзирательница сурово на него посмотрела и собиралась что-то сказать, но Миха успел первым:

— Ведите к начальнику, — он поставил метлу к стене. — Если не отведете, выговор потом получите. И наказание. Двадцать четыре вязких часа будете полы драить. — Надзирательница хмуро посмотрела на него и подошла к телефонной будке. Подняла трубку и проговорила: «Тут один к начальнику просится. Говорит, дело важное, не учли чего-то».

Она положила трубку, молча кивнула Михе и повела за собой. Они поднялись на этаж и оказались в коридоре с таким же множеством дверей. На одной из них висела табличка «Начальник». Надзирательница открыла дверь, приказав ему: «Стой!». Зашла внутрь, потом высунула голову и шепотом сказала: «Проходи». В огромном кабинете за огромным столом сидел маленький человек, перебирающий бумаги. Он тихо говорил: «Один, два, три, один, два, три». Надзирательница кашлянула.

— Чего тебе? — спросил начальник.

— Да вот, напросился тут к вам один заключенный. Я уж и так, и сяк, но говорит, дело важное — только для ваших ушей.

Человечек сказал: «Брысь!» — и надзирательница исчезла.

— Кто такой?

— Нотов.

— Что хочешь? — спросил человек.

— Бумага есть, — сказал Миха.

— Какая бумага? — спросил человечек.

— Высочайшая, — ответил Миха.

— Показывай, — сказал человечек.

Миха достал из внутреннего кармана бумагу, развернул, сосредоточился. Он написал мыслью имя предъявителя — Георг, черные буквы появились на бумаге. Человечек взял бумагу — губы его задрожали, он аккуратно положил ее на стол и набрал телефонный номер. Через пару минут появилась другая надзирательница с Георгом.

— Только ведь собирались, но отложили, вот — живой и невредимый.

— Ну, свободен, герой, — сказал человечек, подошел к Георгу и пожал ему руку. Георг, ничего не понимая, смотрел на Миху, Миха кивнул ему головой. Человечек показал Георгу на обитую фанерой дверь, и Георг вышел.

— Всю систему эти блатные губят! Всю систему! — проворчала надзирательница тихо, но так, что Миха расслышал.

— Ну что, — сказал человечек. — У меня план. Кого-то мы сегодня все равно должны устранить.

«Мне сейчас снесут башку», — подумал Миха.

Человечек продолжал:

— Поскольку никого другого не осталось, башку снесем тебе.

Миха почувствовал, что этот человечек не шутит. Он снова представил камеру, своего соседа, холод, но это лучше, чем снесённая башка.

Человечек углубился в бумаги. Надзирательница сказала:

— Ну, мести пошли.

Уходить Миха не хотел — теперь или пан, или пропал.

— Я хочу обмен, — сказал он.

— Что на что? — явно заинтересовавшись, спросил человечек.

— По наследству от бабушки капля живой воды осталась, интересует? — спросил Миха.

Человек смотрел прямо на него и молчал.

— Почему бы и нет, — сказал, наконец, он. — Твоя жизнь не стоит ни копейки, но я готов пожертвовать планом.

Надзирательница тихо проворчала, так, что слышал только Миха:

— На черном рынке хочешь продать, деньги в мозгах плешь проели.

Миха не смог сдержаться и улыбнулся. Значит, он рискнул верно.

— Давай каплю, — сказал человечек.

— Сначала свободу, — сказал Миха.

— Эта дверь ведет в город, — сказал человечек, показывая на обитую фанерой дверь. Миха протянул флакончик, человек его схватил.

— Аа! — закричал он. — Отлично! Только план для меня дороже обещаний. Пустить в расход! — Человечек снова сказал: «Пустить в расход» — и уткнулся в бумаги.

Миха остался стоять. Надзирательница выжидающе на него смотрела. Она в отличие от человечка ждала. Не будет ли у него более заманчивого предложения. Но капли были единственным, что он мог предложить. Кроме капель ничего не было.

Миха перебирал в памяти содержимое своих карманов. Ничего, что могло бы представлять ценность, кроме каравана. Визитка Инны Львовны, носовой платок, смартфон, пакетик карамелек. В рюкзаке лежала книга Никиты. «Один раз она уже подействовала», — подумал Миха.

Он полез в рюкзак и достал книгу. Человечек оторвался от бумаг. Внимательно рассмотрел Миху, потом книгу, потом снова Миху с ног до головы.

— Ох, господин хороший, что ж вы сразу не сказали. А мы тут с вами так сурово. Заходите, когда появится необходимость, если что нужно будет, знать дайте. Книги правильные читаете. Значит, и строй мыслей — верный. Всегда добро пожаловать.— Человечек взял откуда-то взявшуюся шляпу, приподнял её и снова уткнулся в бумаги.

Надзирательница сказала: «Свободен».

— Точно? — спросил Миха.

— Смотря в каком смысле. Говорить надо, что у тебя связи. — Миха не знал, какие у него связи, но решил, что хорошие.

— Всю систему эти блатные губят! Всю систему! — прошипела надзирательница.

— Повесить всегда успеем, — сказал человечек, который, как выяснилось, слышал все. — Связи — это артерии системы, по ним течет кровь организма, которому мы служим. А теперь топай отсюда, — сказал человечек. — У меня сегодня на обед крольчатина.

Выйдя из двери, Миха попал на лестницу. Он поднимался по какой-то длинной лестнице, открыл обитую фанерой дверь и вышел. Город… Настоящий город… Свободен… Вспомнил о коробке с верблюдами, нащупал ее рукой и сказал — уф. На плечо села божья коровка. Он оказался рядом с университетом, где увидел идущего к нему Георга. Миха не знал, что кому-то будет так рад. Он готов был его обнять, но только протянул руку.

Они шли по темным улочкам небогатого района. Только редкие туристические пары попадались им на пути. Старые улочки Лондона, хранившие историю столетий, сегодня говорили: «Мы так стары. Оставьте нас в покое. Дайте нам побыть в тишине. Нам нет ни до кого и ни до чего дела». И горожане как будто слышали эту просьбу и проходили мимо, смотря себе под ноги. Миха неспешно шел за Георгом и внимательно смотрел вокруг. Они зашли в маленький грязный трехэтажный дом. Поднялись по узкой винтовой лестнице и оказались перед старой деревянной дверью. Перед тем, как нажать на звонок, Георг сказал: «В каком-то смысле дедушка — символ. Точнее, он считает себя символом, поэтому ничего не делает».

Дверь открылось. В дверях стоял высокий старик. В красном бархатном халате и накинутом на шею белом полотенце.

— Это Миха, и он не трус, — сказал Георг. Миха подумал про себя, что так его еще никто не представлял. Они зашли в небольшую комнату с старыми бордовыми обоями.