Азад Гасанов - Битвы зверей

Да, измельчали хидани в последние годы, и это прискорбно. Утратили былую сноровку, перевелись у них богатыри. И случилось такое всего за три поколения. Батор Колян пришел в страну фаунов с мечом в руках. А уже отец Жамбо сделался наполовину фауном. В поколении Жамбо и вовсе позабыли, что хидани изначально — это степные волки.

Раньше такое вообразить было невозможно, чтобы фауны, будь их хоть целая толпа, осмелились напасть на хиданьского воина, даже самого никчемного. А минуло чуть больше полувека и фауны погнали хиданей, как затравленную дичь, и рвали на части отстающих. Во всей Срединной равнине не осталось ни одного хиданя. Уцелели только те, у кого оказались быстрые ноги. Разбежались кто куда. Кто на юг, в надежде найти приют в Драконьих горах, кто на север — в привольные степи предков.

Да только на севере оказалось не так уж и привольно. Всюду кто-то жил и пас свои стада, и никто не хотел тесниться ради битых фаунами хиданей. Чтобы выжить хиданям пришлось сплотиться и припомнить малость из того, что прежде отличало их славных предков.

Шаньюй Айян на берегу Змеиного озера собрал под свою руку большую часть беглецов и выиграл к ряду несколько сражений. Загнал лютарей в чащобы зимнего леса, отвоевал у Высоких телег прекрасные пастбища, те, что тянутся на запад от Змеиного озера, согнал с насиженных мест ремесленников серов, и даже волков Серой стаи сумел оттеснить на восток к берегам Рассветного моря.

В какой-то момент могло показаться, что хидани добились победы, что вся Волчья степь подпала к их ногам. Но появились жуаны — не народ, не племя, а в чистом виде сброд — и все пошло наперекосяк. Вышли жуаны из зимнего леса все на добрых конях, да еще и с железом, и надавали хиданям так, что они мигом позабыли о видах на владычество. Шаньюй Айян повел уцелевших после первой схватки к Драконьей гряде в надежде, что там его народ оставят в покое. Но не тут-то было. Жуаны сели на хвост, а потом из зимнего леса вышло их основное войско и навязало сражение, в котором хидани неминуемо должны были бы погибнуть, если бы не удачная вылазка Жамбо. Хидани спаслись, а Жамбо сделался героем.

Шаньюй Айян предложил ему стать командиром лучников. Да только Жамбо отказался. Он напомнил об обещании и потребовал в плату за оказанную услугу тысячу лянов 30 30 Лян — вес золотого песка, вмещающегося в наперсток. золота. Шаньюй вознегодовал, но заплатил. А Жамбо той же ночью, как только в лагере отошли ко сну, снял часового и покинул войско.

Он объяснял свой поступок просто — надоело. Во-первых, надоело воевать. Война дело слишком утомительное и рискованное. Умереть на войне проще простого. В последнем бою жуанская стрела просвистела у самого уха. Оцарапала шею, и срезала мочку уха. Еще бы немного и угодила бы в затылок. И что бы было тогда?

Во-вторых, надоело подчиняться. В войске всегда найдется кто-то, считающий себя вправе распоряжаться твоей жизнью, отдавать глупые приказы и требовать повиновения, а ты и пикнуть не смей. Такое Жамбо было не по нутру. Вот он и оставил войско.

Направился на юг, чтобы поселиться в Тонге, где он надеялся укрыться от прежних друзей и извечных врагов. Но чтобы попасть туда, надо было прежде достичь Ящерки — студеной речки, берущей свое начало от ледников Небесных. А вот от Ящерки до цели рукой подать.

Пробирался Жамбо ночами, а в дневное время таился, опасаясь погони. Находил какой-нибудь укромный распадок, где трава посочнее, стреноживал лошадей и, чтобы те не ржали, стягивал ремешком в половину морду, и выпускал попастись. А сам, подкрепившись, ложился спать.

Вечером третьего дня, отойдя ото сна, Жамбо обнаружил, что его заводная пропала. Вышел из распадка, огляделся — нет ее. Непонятно было, куда могла подеваться стреноженная лошадь? Порыскав взглядом, поймал след и заметил, что тот ведет к оврагу. «Что глупому животному потребовалось в овраге? Или оно в него свалилось?»

На дне оврага Жамбо обнаружил, что к лошадиным следам примешались волчьи.

Тело заводной, а вернее то, что от нее осталось, нашлось в двухстах шагах: шкура, кости и обглоданная со всех сторон голова. А еще путы и ремешок, которым была стянута морда. «Досталось несчастному животному, что ни говори, — подумалось тогда Жамбо, — ни отбиться, ни сбежать, ни заржать, чтобы позвать на помощь».

Двумя днями позже случилась новая беда. В безлунную ночь его соловая на скаку угодила копытом в барсучью нору. Жамбо гнал ее крупной рысью, и лошадь, спотыкнувшись, не сумела устоять, рухнула и сломала ногу. Как обидно, как печально сделалось тогда Жамбо, и как больно было смотреть на соловую. Ему не оставалось ничего другого, как прикончить несчастное животное. Во-первых, чтобы избавить от мучений, а во-вторых, чтобы принести жертву. «Получайте, — обратился Жамбо к духам предков, перерезав горло. — Если вам без моей соловушки никак, то мне не жалко. Жертвую». Жертвенной кровью он обмазал носки сапог, чтобы дорога для них оставалась открытой, и пошел пешком.

Да только, чем ни обмажь сапоги, а на своих двоих в степи далеко не уйдешь, особенно в середине лета. В эту пору мелкие ручьи пересыхают, и не всегда за один переход удается достичь следующего источника. А потому приходится запасаться водой и нести ее на себе. А много ли унесешь на своем горбу? К тому же в чиль и ночи делаются жаркими. Влага из путника выходит потом, и его непрестанно терзает жажда.

Но Жамбо не падал духом, держался, как и подобает мужчине. Он держался, но не выдержали его сапоги. На десятый день путешествия на правом отлетела подметка, а днем позже и левый разинул пасть.

И это было по-настоящему плохо. Без обуви путнику беда. За три ночи Жамбо истер ноги в кровь. На пятках и на пальцах лопнула кожа, раны начали гноиться. В общем, не ходок стал Жамбо, и нужно было на что-нибудь решаться. К тому же голова, ушибленная при падении, сделалась тяжелой, будто свинцом ее залили. И в глазах от этого появилась муть.

Перед чилем все уходят из степи. Кто поближе к лесу, кто к отрогам гор. Встретиться с кем-нибудь в эту пору на подступах к Ящерке не задача. Надо только встать у ручья и дожидаться. Жамбо так и поступил. Прежде только зарыл в укромном месте свои сокровища, да припрятал дедовский меч из кричного железа, оставив при себе лишь лук и стрелы.

На вторые сутки с востока показался аил. «Высокие телеги», — понял Жамбо по огромным двуколкам, на которых кочевники перевозили свои жилища.

На копье Жамбо поднял в небо кусок холстины и помахал им, обозначая мирный характер своих намерений. Его заметили. От аила отделилось три всадника и галопом понеслись в его сторону.

Жамбо не боялся, что его убьют, ведь он был под мирным стягом. Но мало было сохранить неприкосновенность, Жамбо требовался приют. Стояла бы тут юрта, он вошел бы в ее круг и тут же оказался бы под защитой закона гостеприимства. Но когда аил находится в пути, и когда не очерчен круг, закон гостеприимства не работает. В таких случаях войти в аил можно лишь по приглашению. Вот Жамбо и решил добыть приглашение — притвориться умирающим, авось телеги сжалятся и заберут к себе.