Азад Гасанов - Битвы зверей

Пот выступил на лбу у Жамбо, молния, вспыхнувшая в голове, изнутри ослепила глаза, а рот наполнился крошками — от зубов или от разгрызанной кости.

— Но есть одно средство, которое способно изгнать пешачи. Я ее называю драконьей мазью.

Девчушка порылась в котомке колдуна и извлекла глиняный горшочек, сняла крышку, и воздух тут же наполнился пряным запахом крапивы.

— В ней суть огня, — сказал колдун, приняв горшочек, — драконьего. Мазь жжет, и чем сильнее, тем лучше для больного.

Колдун зачерпнул из горшочка и обмазал снадобьем раны.

Если бы на них полили расплавленным свинцом, и тогда бы не было так мучительно больно. Жамбо захотелось лягнуть колдуна. Но сил на это не осталось. Все они ушли на то, чтобы сдержать вырывающийся из легких вопль.

Когда колдун стал накладывать повязки, к нему подошел мужчина — по виду старший над людьми аила, — и сказал со всем почтением:

— Гуру, напрасно ты так стараешься. Если хидань помрет, никто горевать не будет.

— Я буду.

Жамбо заморгал, чтобы вернуть зрению ясность — очень захотелось увидеть того, кто это сказал. Все смотрели на девчушку, а предводитель аила всем своим видом выражал удивление.

— С чего бы?

— Я хочу стать хиданю женой.

«Кто? Чумазая?»

— Хидань нам враг, — напомнил предводитель.

— Пусть.

Верзила, все еще восседающий на Жамбо, тонко захихикал.

— Зачем он тебе?

— Хидань не заплакал, — объяснила чумазая и шмыгнула носом.

— Что?

— Гуру ковырял в его ногах, а он не проронил ни звука. Легко ли это?

Верзила снова прыснул дурацким смешком.

— Ты бы смог так, хогн?

Хогн почесал затылок, но не ответил. А верзила перестал хихикать.

— Чего расселся? — чумазая пихнула здоровенного дурачка в спину и повелела. — Вставай уже.

Дурачок поднялся и попятился от Жамбо. Все это выглядело так глупо, что Жамбо непременно бы рассмеялся, если бы у него на то остались силы. А так он только вздохнул и сказал про себя: «Малявка всеми верховодит. Забавно это».

Хиндустанцы в большинстве своем держатся престранной религии. Она учит тому, что душа человека после смерти не отлетает в мир иной, как утверждается во всех других религиях, а остается на земле и поселяется в новое тело. Притом не обязательно в человеческое, а в какое угодно, скажем, в дерево, или, того хуже, в какую-нибудь отвратительную тварь вроде клопа или скорпиона. И выходит, если верить их учению, что нет отдельной человеческой души, а есть одна на всех. И эта единая душа является воплощением божественного начала, изначального пламени, из которого вышло все живое. Души — язычки большого костра, а жизни людей, животных и растений вроде угля или поленьев, питающих костер. Еще хиндустанцы верят, что душа в новой жизни поселяется в то тело, которое она заслужила в прежней. Скажем, прожил человек гадко, значит, возродится гадом, или другое: проработал, скажем, муравей, весь свой век усердно, не отлынивая, значит быть ему в новой жизни кем-нибудь получше, допустим, птахой или бабочкой, радующей взор. И это на наш взгляд имеет разумное начало, так как побуждает людей к достойной жизни. А еще есть среди хиндустанцев некие просветленные. Они почитают огонь и утверждают, что больше всего его в драконах. Так много, что он выходит из них дыханием, в своем натуральном виде. Цель просветленных — заполучить дракона.

Гэсер Татори. История от начала времен.

Семья Свами принадлежала к высокой жреческой касте, и на это указывало его второе имя. Одним фактом рождением ему уготовано было служить в храме Кали, где с годами он имел полную возможность занять место верховного жреца — авторитет семьи способствовал бы этому. Но в еще большей мере тому же самому содействовали бы таланты Свами.

Ему не было и десяти лет, когда он изучил три основополагающие веды, за что и получил свое третье имя. Он знал наизусть упанишаду, и мог процитировать с любого места, куда ни ткни пальцем. Но что поистине было замечательным в Свами Шарма Триведи, так это умение выносить огонь и не бояться жара.

Впервые этот дар в нем был замечен в пятилетнем возрасте. Тогда Свами упал в очаг, и мать бросилась спасать его. В результате мать обожгла руки — они навсегда сделались уродливыми, а Свами отделался пустячными ожогами, да еще опалил волосы на голове, ресницы и брови.

С того самого дня отец и взялся за сына всерьез. Пригласил в дом знаменитого отшельника, знатока духовной гимнастики, и под его наставничеством за шесть лет необычайный задаток Свами развился в уникальную способность. Он научился входить в огонь и выходить из него невредимым, каким бы сильным ни был жар.

Для того, чтобы проделывать такое, необходима была тщательная и в некотором роде изощренная подготовка. Месяц требовалось сидеть на особой диете: есть, как можно больше острого и как можно меньше пить, а в два последних дня совершенно отказаться от напитков. И конечно, необходима была каждодневная и многочасовая медитация.

Второе чему обучился Свами под наставничеством отшельника — самому рождать огонь. Для этого фокуса главным было умение концентрировать агни . На священном языке вед агни — это огонь, дух, энергия первого и второго. Чтобы родить огонь, надо было уметь в нужное время освободиться от мыслей и забыть о чувствах, надо было на время разучиться видеть и слышать, и помнить только о кончиках пальцев. И тогда в какой-то миг вся огненная энергия, что есть, соберется в них, и из рук полыхнет жаром, будто из жерла вулкана.

Впервые свои способности Свами продемонстрировал прилюдно на похоронах одного бродяги. У того не было родни, чтобы достойно провести обряд освобождения атмана, и поэтому погребение проводилось за счет храма. Собрались только жрецы, и они с сомнением смотрели на мальчика, который взялся их чем-то удивить. Им пришлось прождать с четверть часа, и они начали проявлять нетерпение, когда вдруг от рук Свами вспыхнула солома, а от соломы огнем занялись дрова. Жрецы, в силу своих занятий привычные ко всякому, в тот день были в полном смысле ошеломлены. Они смотрели на Свами, на пламя, которое языками подбиралось к телу покойника, и не верили своим глазам. Но самое удивительное началось позже.

Поленницу для погребального костра нищих и неимущих собирают бедную. Костер на скудном топливе угасает прежде, чем тело успевает сгореть и превратиться в пепел. По сути, такой костер не может считаться погребальным, потому что атман освобождается для нового рождения только в жарком пламени. От недогоревшего тела избавляются, бросая в реку, чтобы рыбы доделали то, с чем не справился огонь. И это тоже плохо, так как чаще всего рыбы отказываются есть горелое мясо, и нетронутая плоть покойников разлагается и отравляет воду. От этого происходят болезни.