Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Но удовлетворяя лишь своё тщеславие люди часто наносят рану другим людям, не так ли? Они заставляют друг друга страдать. Выходит, если мой путь сюда был необходим, то он был должен, и даже был вправе принести другим людям много неоднозначного и, возможно, заставил их даже страдать, не так ли?

— Конечно, — ещё раз кивнул дракон, — конечно. Человек избегает страданий только в пределах собственной нервной системы и если бы его нервная система простиралась дальше, вплоть до остальных людей и животных, то человек никому и никогда не причинил бы боль. Всю свою жизнь человек стремится к противоположности боли — он стремится к удовольствию, точно так же как всю свою жизнь человек стремится к награде, а не к наказанию, и именно тут появляется тщеславие! Оно в некоторой степени удовлетворяет это стремление в направлении удовольствия. Ведь без самого удовольствия нет жизни, но таким образом получается что жизнь человеческая — всего лишь борьба за это удовольствие, и эта борьба по своей сути и есть борьба за жизнь. А уж методы, используемые человеком в этой борьбе — доброта иль злоба — всего лишь средства, за которые самого человека могут как наградить, так и наказать. Это зависит от общества в котором этот человек находится и ни в коем случае не зависит от самого человека. Можем ли мы в таком случае сказать, что полученные вами награды были лично ваши? — Артак тихонько засмеялся, — нет, не можем. Поэтому позволь мне повториться и поздравить тебя с твоей первой личной наградой, — Артак держал лапы так, словно лепил снежку, скрывая что-то за своими ладонями, но не торопился показывать это что-то.

— Не можем, — вздохнул я, — конечно же, не можем. Значит, никакой личной награды у меня не было, и это, — я кивнул на сложенные лапы дракона, — скрывающие мою награду, — это мой первый приз. Можно ещё один вопрос?

— Пожалуйста.

— Чем определяются средства достижения человеком удовольствия, и значит — чем определяется сама его жизнь, которая, как мы определили — есть борьба за эти удовольствия?

— Хороший вопрос, — Артак посмотрел на Агафью Тихоновну, словно гордился мной и ответил:

— Средства достижения человеком удовольствия определяются только уровнем его развития, мерой и устройством его интеллекта.

— И только?

— Да.

Я ещё раз покосился на сжатые лапы дракона, но промолчал. Меня раздирали противоречивые чувства — мне одновременно было как любопытно, так и безразлично, и моё любопытство вызывало радость, а безразличие — лёгкую грусть.

Агафья Тихоновна, удобно усевшись на сложенной простыне, то есть, сев прямо на целый мир, держала в своих плавниках новую, чистую и, как мне показалось, накрахмаленную и отбеленную простынь.

Казалось, она была готова использовать её в любой момент, но я ещё не мог понять каким образом.

— Зачем вам новая простынь? — обратился я к моей верной спутнице.

— Затем же, зачем вам крылья, — загадочно ответила она, улыбаясь.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного, — она усмехнулась, — просто когда у вас появятся собственные крылья — вам будет необходимо своё собственное пространство, где бы вы могли их использовать.

— И это… — произнес я, чувствуя покалывание в лопатках от растущих там крыльев.

— Это оно и есть, — просто произнесла Агафья Тихоновна, и развернула бесконечно длинную ткань.

Жёлтый, словно солнечный, свет прикоснулся к торцу простыни, красиво окрасив её край. Жжение между лопатками становилось всё сильнее, но было терпимым.

— Я чувствую, — как завороженный, не в силах оторвать глаза от белой ткани, я посмотрел на Артака, и два наших взгляда, как два луча, схлестнулись в пустоте. Артак первый отвёл свой взгляд, предоставляя мне свободу и в действиях, и в мыслях.

— И это чувствуется именно так? — не в силах описать словами свои внутренние ощущения, я решил для себя возможным использовать такую словестную формулировку, — это чувствуется именно так? — я повторил свой вопрос, будучи уверен что мой дракон точно поймет что я имел в виду.

— Именно так, — он склонил голову и незаметно кивнул, — именно так.

— Но что это за чувство?

— Это чувство… Это чувство… — повторял мой дракон, давая мне время сформулировать самому.

— Оно странное.

— Оно новое, — поправил меня Артак, — а любое новое всегда поначалу бывает немного странным.

— Не могу определить точно…

— Пропало время, — подсказал Артак, — всего лишь пропало время.

— Но что значит — пропало время? Время — это энергия, значит пропала сама энергия?

— Да, — безучастно произнес дракон, — она вам больше не нужна. Вас питает энергия другого порядка, вас питает энергия вечности. Или вы питаете вечность собой. Тут уже нет никакой разницы.

— Прямо сейчас?

— Теперь навсегда. И прямо сейчас тоже. Вечность — это когда всё сразу, всё целиком и всё одновременно.

— Хм, — я продолжал прислушиваться к себе внутреннему, который каким-то непостижимым образом вдруг стал внешним, а став внешним — вознесся над старым миром, покинул свою простынь внешнего пространства, погрузившись в пространство внутреннее. И именно это внутреннее пространство внезапно для меня самого оказалось много больше всего внешнего и оно же, в конце концов, поглотило всё внешнее, сделав его сугубо внутренним. Глубоко внутренним.

— Ты родился. Ты жив. Ты стал неопределяем. То есть, ты стал самой жизнью. Остальное не важно. Каждый твой временной образ сгорел в печи твоего присутствия. Ты — существуешь, ты — рождён. И необходимость во времени, как в энергии — отпала сама собой, ибо замкнутая система была ещё в состоянии питать саму себя, не выпуская ничего вне себя — наружу, однако, вырвавшись из этого некогда замкнутого круга пространства и времени ты просто перестал нуждаться в питании. Ты сам стал этим питанием и сам же стал пожирающим его. Ты стал самой вечностью и твоё слабое временное тело уже не имеет никакого значения. Оно — всего лишь мгновение в тебе самом.

— Вечное?

— Что? — Артак переспросил, хотя услышал вопрос, — ах, ты про мгновение? Да, можно сказать что вечное. Пойми, разницы нет. Ноль встретился с бесконечностью и только сейчас стало понятно, что эти две, разнесенные в противоположные концы мироздания величины, оказывается, значат совершенно одно и то же. Более того, они находятся в одном и том же месте. И ноль, и бесконечность — пусты и безграничны, они и есть суть всей этой великой Иллюзии, они — суть игры. Без них игра была бы невозможна. Именно поэтому мне так сложно описать обыкновенными словами всё, что ты видишь и чувствуешь. Нет таких слов, просто нет, пока ещё не придуманы такие слова.

— Но я чувствую то, о чём ты говоришь. Я понимаю тебя.