Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Но если копнуть немного глубже, то мы увидим что даже самый гениальный писатель не может выдумать того, чего нет на самом деле, — Артак ещё раз посмотрел на Агафью Тихоновну, теперь уже с хитрецой, — ведь слово «робот» образовано от чешского слова «robota», которое в этом языке имеет вполне определенное значение, и значение это — «подневольный труд».

— Так работа и в русском языке обозначает тоже самое, и в украинском, и я уверена — в множестве других языков тоже, — акула утвердительно кивнула, соглашаясь.

— Да, — дракон опять улыбнулся, — но это лишь подтверждает уже сказанное, — более того, это еще одно доказательство того, что никакая работа не сможет сделать человека счастливым, так как сама работа — это труд поневоле. Подневольный, вынужденный, несвободный, принудительный, рабский, слепой труд. Вот что такое работа и это ясно видно из самого слова. Ведь счастливый — прежде всего значит свободный, мы об этом говорили, когда путешествовали к черной дыре в Мире Японского Зонта, а подневольный труд — это совсем другая дорога, и к счастью она не имеет никакого отношения.

— Да, да, — Агафья Тихоновна кивнула головой, — я помню этот разговор, мы действительно говорили об этом, и очень подробно, — акула опять кивнула головой, полностью соглашаясь с драконом.

— Но, как правило, процесс рождения слов, все-таки обратный, — дракон усмехнулся, — сначала человек начинает что-то видеть, или слышать, или чувствовать, и лишь потом называет то, что он смог узреть, каким-то новым, доселе неиспользованным словом. И это слово обретает жизнь. Самую настоящую, не выдуманную, не иллюзорную жизнь — жизнь фактическую, научную — жизнь вечную. Такова процедура рождения слова. И такова процедура формирования языка.

— Я понимаю, — Агафья Тихоновна ещё раз кивнула, — теперь я понимаю почему точно описать словами другие, невидимые человеческие тела, не представляется возможным. Все очень просто — ни в одном языке мира просто-напросто нет таких слов, так как ни один существующий народ не обладает возможностью увидеть эти другие, — теперь уже акула сделала акцент на слове «другие», — другие тела, и как следствие, таких слов, которые бы смогли объективно их описать просто не существует, правильно?

— Да, совершенно так, — Артак усмехнулся одними губами, — но мы с вами все-таки попробуем.

— Попробуем что? Описать то, что еще никому не удавалось описать словами?

— Описать? Возможно… Возможно, что и описать, — Артак задумался, — возможно, — повторил он задумчиво, — но скорее всего — почувствовать. Ведь каждое из слов воспринимается отдельно взятым человеком совершенно индивидуально, в полном соответствии со своим, полученным в течение всей своей жизни, опытом. И оттенков у восприятия очень много, если не сказать — невероятно много. Сколько людей — столько и восприятий, а значит, столько и разных, уже воплощенных в реальность самой природой, действительностей. Понимаете? Сколько людей — столько и индивидуальных миров. Столько и различных по своей сути Вселенных.

— Да, понимаю. Но как нам это поможет описать то, о чём мы сами не имеем никакого чёткого представления?

Артак кивнул в знак понимания и согласия, потом взял Агафью Тихоновну за плавник и продолжил, глядя прямо в её черные глаза-бусинки:

— Слово может подсказать, направить, натолкнуть человека, слово может указать на какие-то нестыковки, или наоборот, на совпадения того, о чём оно говорит — то есть, на совпадения своего собственного смысла со своим же собственным опытом, но уже определённого, отдельно взятого человека. А этот собственный опыт, эти личные переживания, это содержание уже прожитой и осмысленной жизни воспринимается каждым, без исключения, человеком как непререкаемая, неопровержимая, бесспорная и очевидная истина. Понимаете? Если наши слова, которые мы будем использовать в описании того, что мы никогда и не видели — не видели, но твёрдо знаем о его существовании; если наши слова затронут какую-то часть собственного и всезнающего чувственного мира определенного человека — тогда и только тогда эти слова смогут стать для него тем основным, чем каждый может стать для кого-то другого — а именно — светящимся маяком.

Дракон сделал небольшую паузу, перевел дыхание и продолжил:

— Ведь маяки не бегают по суше, отыскивая какой бы корабль спасти. Они просто стоят и светят, указывая верную дорогу. И уже сам человек, опираясь на источник этого света, в задумчивости бредёт дальше. И если он действительно человек, если он смог им стать, а не просто родился в человеческом теле — он начнет углубляться, вдумываться, вникать, и даже вязнуть в новом знании; он начнёт врезаться в него, как нож в масло, и кто знает, может ему самому, этому человеку, удастся прикоснуться к своим же, невидимым глазу телам каким-то новым, только что сформированным из наших слов, органов чувств…

— Вы сказали — только что сформированным? — Агафья Тихоновна в недоумении округлила глаза.

— Да, именно так я и сказал, — Артак твердо и уверенно кивнул головой, — только что сформированным.

— Но из чего природа может сделать новый орган восприятия каких-то неизведанных и пока ещё непонятных чувств и ощущений?

— Из того, что есть у неё под рукой, — дракон громко и раскатисто рассмеялся, — только из того что есть в реальности, — он немного успокоился и всё еще смеясь, закончил:

— А в данном случае у природы есть только человеческая уверенность в существовании чего-то невидимого, и эта уверенность, заметьте, сформирована не на пустом месте! Она сформирована на совпадении своего собственного, уже пережитого опыта с чем-то сказанным кем-то на словах, или прочитанным где-то на бумаге, или увиденным собственными глазами. Понимаете? В этой уверенности есть частичка собственного опыта человека. Частичка собственного опыта и уверенность другого человека, — Артак усмехнулся, — ведь ничто не способно так заразить, как чужая уверенность, — он отпустил акулий плавник и посмотрел вдаль, — в таких случаях говорят — я знаю что это именно так, но не могу понять где родилась моя уверенность, чем она питается, как выживает и почему растёт. А на самом деле всё очень просто — растёт внутреннее. Растут мысли. И питаются они своим собственным опытом. Питаются уже пережитым. Даже если до конца непонятым, но пережитым. Другим словом — питаются временем — этой необъяснимой для людей энергией из которой, собственно, и сделано всё сущее.

Артак задумался и на мгновение замолчал.

— Ведь, по сути своей, любое материальное сделано из одного и того же — и это что-то — время.

Агафья Тихоновна кивнула, но не сказала ни слова. Впрочем, дракон и не ждал никакого ответа. Он продолжал: