Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Все остальные, — рассмеялся дракон, — стадо.

— Я понимаю, — повторила акула, — но этот процесс может занять достаточно длительное время?

— Ах, не все ли равно, — дракон искренне рассмеялся и из его глаз выскользнуло немного желтизны и тепла, — не все ли равно сколько времени это займет, если всего лишь один вдох и выдох одного из невидимых глазу человеческих тел составляет всю жизнь видимого глазу физического тела человека? Время пройдёт в любом случае.

Агафья Тихоновна в изумлении подняла голову и произнесла:

— А я уже и забыла с чего начался этот разговор…

— Я с удовольствием вам напомню, — дракон, словно в назидание, поднял когтистую лапу, — жизнь не является чем-то постоянно пребывающим в человеке. Она входит и выходит из него подобно дыханию. Собственно, она и есть дыхание одного из его тел, — лапа опустилась, словно сама собой, — вдох, выдох. Ещё вдох, ещё выдох. Жизнь не находится в нём постоянно, — немного грустно повторил дракон, — но он — человек — остается! Всегда. Постоянно. Безвременно. Навеки. Если, конечно, он — человек, а не член стада. В противном случае — остаётся лишь стадо, а человек умирает.

— Получается, что…

— Получается что время здесь, собственно, и ни при чем. У каждого его достаточно. Ровно столько, сколько нужно чтобы вырваться на свободу. Ну или выйти с гордо поднятой головой, победив своего собственного, внутреннего тюремщика, выйти, найдя свой собственный ключ от тюремной камеры, и увидев свою собственную дорогу.

— Каждый сможет?

— Рано или поздно, но каждый.

— И что произойдёт тогда?

— Если каждый покинет стадо, то стадо просто-напросто перестанет существовать, не так ли?

— Ах, точно! — Агафья Тихоновна изумленно, и с восхищением посмотрела прямо в глаза Артака, — как это точно подмечено!

— Но это еще не всё, — дракон снисходительно улыбнулся, — когда перестанет существовать стадо — перестанет существовать и тот, кто им управляет, не так ли? — он рассмеялся в голос, — ибо управлять будет нечем. И некем. Каждый нашел себя и каждый точно знает что ему необходимо делать. И уж в чём у этого новорождённого каждого нет никакой необходимости — так это в том, чтобы кто-то им управлял.

— Вы, наверное, правы… Но кто это? Кто? Кто управляет стадом? Кто этот человек?

— Человек? — дракон фыркнул, — вы сказали — человек? Помилуйте! Человеком управляют, прежде всего, его собственные, вскормленные самими людьми, человеческие иллюзии. Боги, например. Религии и верования. Все без исключения религии. И все, без исключения, верования. Суеверия. Предрассудки. Различные теории и учения — о необходимости церкви или государства, например. Человеком управляют общественные мнения и их мнимая важность. Этот список можно продолжать до бесконечности.

— Но тогда…

— Да, да, — дракон опять захохотал, — тогда исчезнут и страны, и национальности, а с их исчезновением — исчезнут и войны между этими странами и населяющими их народами. Исчезнут границы. Как внешние — территориальные, так и внутренние — раздирающие самого человека.

— И?

— Человек станет поистине свободным, а значит, человек станет счастливым. И только в этом смысл его бытия, только в этом его соль. Свобода — это отсутствие всяческих границ. А счастье — это умение собрать себя из осколков, на которые человек разделён этими границами. Счастье — это способность собрать себя из частей, счастье — это со-частие. Это прежде всего желание, и приходящее с этим желанием — умение. Счастье — это умение стать целым. Вот так и получается что счастье и свобода — это слова синонимы… Это слова, обозначающие одно и тоже. Слова-близнецы…

Чисто-белый, снежный, меловой рассвет возвращающейся жизни залил своим светом всё существующие пространство. На какое-то время всё сущее в нём замерло в каком-то едином, неделимом и монолитном мгновении. Весь мир словно остановился, застыл, как недвижимо застывает в апогее Солнце в самый жаркий июльский полдень…

И спустя один лишь неуловимый миг, залитое светом пространство свернулось в одну точку, поглотив внутри себя всё, что было вокруг — и зеркальный пол, и безбрежный, уходящий в бесконечность — несуществующий в реальности, мифический, мерещащийся человеческому уму и выдуманный им же потолок; поглотив всю ткань из которой были сшиты мешки, разбросанные то тут, то там; поглотив в себе так же и всё их наполнение; поглотив все мысли и действия, весь существующий свет, всю энергию этого необыкновенного места; поглотив всё без остатка — тотально, всеобъемлюще и до конца.

И в этом одном, нераздельном мгновении — наконец-то поглотив саму себя — мерцающую и внезапно замершую в неподвижности перехода в новое состояние, такую яркую и пульсирующую — жизнь.

Необыкновенный мир чувств и поступков, мир действий, мир сказуемых и глаголов исчез точно также, как и появился — в одночасье, внезапно, вдруг, нежданно и неожиданно.

Неожиданно, но предсказуемо.

Предсказуемо, ибо он — человек — приходил в сознание.

И если тогда, всего лишь одно мгновение, а может быть, целую жизнь назад, Артак и Агафья Тихоновна, покинув подъезд многоэтажки оказались в глухой, непроглядной, беспросветной темноте ещё нового для них мира действий, то сейчас они вернулись в то самое — обыкновенное и ничем не примечательное парадное одной из новостроек на окраине города.

И первым, кого они увидели, был хорошо знакомый им человек.

Человек, сломавший ногу и лежащий на бетонном полу, упёршись головой в такие же, как и пол, прохладные бетонные ступеньки, которые своей прохладой остужали донельзя распухшую, красно-синюю, горячую конечность.

— Фух, — выдохнула с облегчением акула, — вернулись… Мы вернулись…

— Мы? — дракон поддел острым как бритва ногтем нижнюю часть брючины лежащего человека, разорвав её и, тем самым, расслабив натяжение ткани для того, чтобы пустить кровь к сломанному суставу, — мы с вами никуда и не уходили, а вот он, — Артак кивнул на пол и лежащего там человека, — он вернулся. Хотя, вполне может оказаться, что всё, как обычно, с точностью до наоборот, и он никуда и не уходил, а вот мы с вами… — Артак явно что-то не договаривал.

Он подмигнул Агафья Тихоновне, и этим миганием предоставил ей право, пусть и мысленно, пусть хоть и на миг, но самостоятельно закончить свою фразу.

Послышавшись откуда-то издалека, потом всё ближе и ближе, сначала неразличимый гул голосов моих животных постепенно превращался в отдельные, понятные слова, и придя в сознание, расслышав их, разобрав их смысл, я с любопытством приоткрыл глаза.

Мне сразу бросился в глаза циферблат часов на моей, немного вывернутой руке, которую падая я придавил своим телом.