Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Но позвольте…

— А вот и не позволю! Вы привыкли считать правдой то, что видите своими глазами — но это не совсем так. Пространство, если верить в то, что Большой Взрыв все-таки был, расширяется во всех, — Артак постучал мне когтем по лбу, — во всех направлениях! А сколько таких направлений?

— Я… Я не знаю…

— Да сколько угодно! Миллион, миллиард, гугол в конце концов! Бесконечность! И если мы возьмем от каждого из бесконечного числа направлений по одной, самой маленькой, можно даже сказать, — Артак поднял лапу, — бесконечно малой толике пространства, то и получим сколько угодно времени. — Дракон перевел дух, — но главное тут всё же другое…

— Что же? — мне показалось что я упустил суть.

— Главное — необходимость. Она первична. Она определяет количество и качество того что вас окружает. И если она, необходимость, появилась или была изначально — природа тут же сформирует столько пространства или столько времени сколько ей, этой необходимости, простите за тавтологию, необходимо. Природа жонглирует невидимыми человеческому глазу шарами под названием пространство и время, и ей, в отличие от вас, очень надобна эта двойственность.

— Но зачем?

— Для равновесия. Просто представьте себе коромысло. Нужно ещё объяснять?

Я тут же представил статную женщину, несущую коромысло с водой. Вода плескалась в такт движению и часть её выплескивалась наружу — падала на землю и уходила вглубь.

— Не нужно объяснять, — я улыбнулся, — не нужно. Но неужели так необходимо именно два ведра?

— А как вы сможете сохранить равновесие с одной посудиной? — Артак рассмеялся и обращаясь к Агафье Тихоновне добавил:

— Он никак не хочет понять что для поддержания равновесия необходимо как минимум два чего-то. А то и три, и может быть больше, много больше!

Акула сосредоточено кивнула. Я смутился и задал вопрос, который меня интересовал изначально, ровно с того момента, как было произнесено слово «необходимость»:

— А кто определяет эту необходимость?

— Вы ещё не догадались? — дракон опять посмотрел на Агафью Тихоновну, словно обращаясь и к ней тоже, — ну подумайте, подумайте хорошенько.

— Не догадались, — Агафья Тихоновна по моему лицу поняла что я ещё достаточно далек от разгадки, и, поэтому, ответила за нас двоих, — мы ещё не догадались.

В этот момент дверь в парадное распахнулась, и порыв холодного, скорее осеннего чем летнего ветра, окутал нас троих, немного сковав и наши мысли и движения.

— Постойте, — я смотрел прямо в глаза Артака и видел в них свое жёлтое и солнечное отражение, — постойте, — какая-то мысль опять пришла мне в голову и на этот раз осталась там надолго, — я догадался!

Дракон фыркнул, словно в недоверии, но продолжал смотреть на меня с интересом, а в его глазах продолжало сверкать Солнце.

Конечно, он знал ответ. Конечно, от знал ту мысль, которая посетила меня только что, ибо он сам и был моей мыслью. Он смотрел на меня и ждал одного только слова. Агафья Тихоновна, видимо, почувствовав важность момента, застыла в таком же немом ожидании.

— Человек! — я произнес громко и по слогам:

— ЧЕ — ЛО — ВЕК! Все насущные необходимости определяет сам человек! И в этом и заключена его свобода.

Свобода без выбора!

Свобода без альтернативы!

Свобода без вариантов!

Стрелка на моих часах внезапно пошевелилась таким образом, что я ощутил это движение, потом подпрыгнула и завертелась с огромной, если не сказать — бесконечной скоростью. Ещё бы — за одно лишь мгновение ей надо было отсчитать 7 миллионов 776 тысяч человеческих секунд. Ну или 129 600 оборотов вокруг своей оси.

Одновременно с порывом холодного ветра моё время синхронизировалось и всё встало на свои места.

Согласно природному расписанию.

Согласно насущной необходимости.

Согласно, а не вопреки.

— Но почему так холодно? — я обратился к сияющему счастьем дракону, — время что, забирает температуру, когда синхронизируется?

— Ахаха, — Артак искренне рассмеялся, — нет, нет, что вы… Просто осень на дворе, вот и прохладно.

— То есть как?

— Вот так. Вы же выздоровели. А на это нужно время. Вот оно и прошло, — дракон сделал непонятный жест лапами, — исчезло, испарилось, фьюююю…

В открытую дверь подъезда, словно подтверждая слова Артака, не спеша залетел грязно-жёлтый, мокрый и мятый осенний лист. Следом за ним ветер занёс еще несколько разных — красочно-ярких, несколько таких особенных и неповторимых, всё ещё живых, но уже умирающих, безнадежно оторванных этим же ветром от дерева листьев. Они обречённо и хмуро легли к моим ногам, неся с собой то неуловимое очарование старости и смерти, с которым каждому из нас придется познакомиться. Каждому в своё время.

И никому из ныне живущих не избежать этого.

Листья были яркими, насыщенными теми теплыми, осенними красками, которые способны украсить собой любое увядание, любое одряхление, любое замирание и рассеивание того мощного потока, которое человечество называет жизнью — человеческой ли, древесной — не важно, даже не подозревая о том, что сама жизнь много шире и разнообразнее.

И рассеянный её поток, покинув лежащий передо мной осенний лист или покинув меня самого, не может и никогда не сможет остановиться ни на одно мгновение, он будет бурлить, охватывая собой всё большие и большие куски пространства, расходуя всё больше времени, и поглощая или выдавая на гора новые, ещё не известные человечеству формы.

Не известные, но угадываемые проницательным умом.

Угадываемые любым умом — но лишь умом, склонным к созерцанию и рассуждению.

Ибо Ничто не сокрыто от внимательного, пытливого взора.

Ничто не сокрыто.

— Можно ещё один вопрос? — я неуверенно посмотрел на моих собеседников, которые уже собирались покинуть парадное, — всего лишь один. Перед тем, как мы пойдём.

— Да сколько угодно, — Артак и Агафья Тихоновна повернулись ко мне как по команде и застыли в ожидании вопроса.

— Что такое гугол?

Дракон моргнул, но остался недвижим, потом внезапно, словно отмерев, оттаяв, многозначительно глянул на акулу и засмеялся громко, по-драконьи протяжно.

Его смех наполнил не только всё пространство, но и меня самого, и Агафью Тихоновну. Он ещё долго звучал, отталкиваясь от жёлтых, солнечных, непроходимых стен, вибрируя внутри мокрой и мягкой осенней листвы.

— Гугол — это единица со ста нулями, — произнес Артак многозначительно, и повернувшись к Агафье Тихоновне негромко добавил:

— Внимание к мелочам — вот основа любого успеха.

Она молча кивнула в ответ.

Не желая более терять ни одного из отпущенных мне мгновений, я вскочил на ноги и убедился что они крепко удерживали моё тело в вертикальном положении. Сломанная одним часом или несколькими месяцами ранее нога внешне ничем не отличалась от своей зеркальной сестры-близняшки — она надёжно поддерживала моё немного уставшее за мгновенно промелькнувшее лето, но и одновременно отдохнувшее за быстро уходящую осень тело в рабочем и отвесном, как грузило на стройке, положении, не причиняя мне ни малейшего неудобства. Пару раз топнув для верности ещё недавно больной ногой, и не почувствовав ничего такого, что могло бы меня насторожить, я обратился к Артаку: