Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

Тогда всё существующее поступит к тебе в услужение, когда ты, словно художник, пишешь свою собственную картину. Когда ты скульптор, безостановочно высекающий свою скульптуру.

Тогда твои новые, приобретённые уже в бытие черты обязательно станут доступными тебе спустя всего лишь какое-то время — станут доступными автоматически, а время это необходимо только на осознание и принятие своих новых качеств, а значит — и принятие нового себя.

И точно так же, как ребёнку необходимо время, чтобы встать на ноги — тебе необходимо точно такое же время на осознание своей мощи, на принятие своей безграничной силы.

Тебе необходима энергия знания и принятия.

Тебе необходима энергия понимания — энергия самого времени…

И только один процесс творения — единый процесс, неразрывный — он доступен тебе всегда!

Он, но не его результат!

Результат просуществует всего лишь миг, тогда как сам процесс сможет питать тебя вечно. И эта вечность будет не человеческая, не ограниченная временными рамками жизни человеческого тела, эта вечность будет вселенская, где по необъятному закону творения и накопления опыта — вечно — значит — вечно, и нет в этом слове никакого намёка на временность, а есть только одно утверждение — вневременности, бессменности, бессрочности — утверждение бесконечности и необозримости.

Зачем тогда тебе глаза? Важны ли они на этом этапе? Так ли уж они необходимы?

Нет!

Один лишь опыт, один процесс, одно искусство!

Безрукое и безглазое, безухое, безносое искусство!

Не сама картина, не сама скульптура — они так и остаются доступными всего лишь твоему взору, твоему такту и твоему восприятию, но процесс их создания — вот что определяет саму вечность.

Да и сам человек, в принципе, не в состоянии обладать ничем, не в состоянии ничего присвоить. Ничего, что бы не являлось им самим!

Таков его дар и его же проклятие — творить и отпускать, отрезая от себя по частям и распространяясь этими частями по всему миру; творить, распыляя себя в пустом пока ещё пространстве и заполняя это пространство своей собственной плотью; творить, заливая отпущенное ему время своими действиями и наполняя своей кровью все существующие пустоты и впадины — как временные, так и пространственные; творить, сглаживая их остро сшитые края и затупляя опасные, колючие вершины…

Ведь затупить торчащий, острый камень на своём пути нельзя ничем другим, кроме как своей плотью, а заполнить ущелья и впадины получится только лишь с помощью собственной крови.

И натыкаясь на острое, ты неизбежно оставляешь на нём куски своего тела — но лишь для того чтобы тут же обрасти новым мясом — ярко-красным, свежим и вкусным, дерзким, сильным, выносливым.

И наполняя своею кровью ущелья и впадины ты растекаешься по всем вершинам, чтобы на одной из них, громче всех тебя зовущей, наконец-то скинуть с себя нелепые одежды, оставив в пришитых карманах все свои надежды и чаяния.

И тогда, освободившись от ненужного тебе более балласта, став нагим и свободным, ты поднимешься ещё выше — поднимешься прямо по воздуху, не по камню — по воздуху, который уже не может тебя ранить, и поднявшись даже выше него, выше воздуха, ты поймешь, что выжить — не самое главное.

Самое главное — сохранить.

И сохранить себя — это одно, а выжить — иногда совсем противоположное.

Так и получается, что «ничего» и «пустота» — это слова-антонимы. Ничего — это ничто, пусто, но пустота — совсем наоборот — это уже что-то, это уже какое-то вмещение внутрь. Это уже начинка.

Пустота олицетворяет собой подготовленное к привычной нам жизни бытие, а пусто — воплощает его изнанку, его обратную сторону — небытие. Впрочем, и то и другое — лишь часть общего процесса. И то и другое — лишь полосы на шкуре зебры, и не имеют они ни начала ни конца.

Бытие. Небытие.

Материя. Антиматерия.

Время. Время вспять.

В окончательной сумме всего со всем всегда будет ноль и в этом нуле будет заключен смысл, который так алчно ищет мыслящий человек.

Смысл, который так бережно хранит философ.

— Бесполезно, — Артак был спокоен, и казалось, чего-то ждал, — бесполезно. Зрение здесь бесполезно. Только чувства. Чувства и действия. Только они здесь что-то значат. Только они способны осветить хоть немного этого пространства и, кто знает, возможно, тогда глазам станет светло и ясно. Или, хотя бы, станет немного яснее чем сейчас. Нам подходит любой вариант.

— Я не могу понять что вокруг, — Агафья Тихоновна говорила прямо в темноту, не зная где находится дракон, — пустота или ничего нет?

— Вы считаете это важным?

— Конечно, я считаю это важным. Ничего нет — это ничего нет, это ничто, абсолютный вакуум, это смерть всего материального. Если хотите — даже не смерть, а противоположность всего материального, ничто — это физика наоборот, это анти физика и удаляющийся цифровой ряд, бегущий в обратном направлении. А пустота — это уже закладка, это уже заполненное и готовое к употреблению ничто, пустота — это поле, на котором может произрастать нечто физическое и осязаемое человеком, нечто привычное для людей и их глаз, — акула вертела головой, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, — понимаете разницу?

— Да, я понимаю, — Артак шумно и мысленно вздохнул, — как раз я и понимаю.

На одно мгновение Агафье Тихоновне показалось что он немного разочарован или даже раздавлен навалившейся на него тьмой.

— Где он сам? Его нет тут, с нами?

— Он без сознания, — дракон повторил свои же слова, — и именно поэтому так темно. А мы с вами всего лишь жильцы в здании, выстроенном его сознанием. Его сознание, его мысли, его собственный мир и есть наш дом. И в нашем доме сейчас выключили свет. Или даже не так, — Артак на мгновение задумался, — не просто выключили свет! В нашем, полностью электрифицированном доме сейчас полностью исчезло само электричество. Исчезло как факт, исчезло как материя, исчезло как физическая величина.

— Но разве мы сами не являемся чётким и недвусмысленным указанием на наличие этого самого сознания? Ведь вы сами, Артак — не что иное как его мысли — и вы есть, вы существуете, не так ли? А раз вы никуда не пропали, то существует и основа этого самого сознания — вы — ведь мысль — это прежде всего способность этого самого сознания выражать себя, мысль — это его способность вывернуть себя наизнанку. А наизнанку можно вывернуть лишь только реальные вещи, не так ли? — Агафья Тихоновна немного помолчала и закончила:

— И я — его речь — точно такая же способность того же самого сознания, но уже в вербальной, и поэтому, иногда в несколько искажённой, по отношению к мыслям, форме. Я правильно всё понимаю? — Агафья Тихоновна говорила размеренно, в полной и непроглядной темноте, и от этого её голос звучал несколько зловеще.